РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ОБЪЕДИНЕННОГО ИНСТИТУТА ИСТОРИИ, ФИЛОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ
УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ОБЛАСТНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ АРХИВ УПРАВЛЕНИЯ ФСБ РФ по НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ВЛАСТЬ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
В СИБИРСКОЙ ПРОВИНЦИИ
(1933-1937 годы)
Сборник документов
Ответственный редактор доктор исторических наук С. А. Красильников
Новосибирск «Сова» 2004
ББК 63.3(2)7 В 582
https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_ZE5LN00xYWp1T0k/edit?usp=sharing
Рецензенты доктор исторических наук В. Л. Соскин доктор исторических наук И. С. Кузнецов
Утверждено к печати Институтом истории СО РАН
Книга подготовлена при финансовом содействии гранта Президента РФ по поддержке ведущих научных школ (J6HIH-1134.2003.6)
Власть и интеллигенция в сибирской провинции (1933-1937 го-В 582 ды): Сборник документов / Сост. С. А. Красильников, Л. И. Пыс-тина, Л. С. Пащенко. Новосибирск: «Сова», 2004. — 352 с.
ISBN 5-87550-212-6
Сборник продолжает серийную тематическую публикацию документов и материалов из государственных и ведомственных архивов Сибири, освещающих сложную динамику постреволюционных взаимоотношений институтов власти с профессиональными группами региональной интеллигенции периода второй «сталинской» пятилетки. Первый раздел представлен документами, отразившими советскую региональную социально-культурную политику и условия реализации специалистами своих профессиональных функций в контексте форсированной модернизации страны. Второй раздел иллюстрирует на материалах двух архивно-следственных дел репрессивную политику режима в отношении «буржуазных спецов» («белогвардейское дело» 1933 г.) и новой генерации интеллигенции («вредительская организация» в животноводстве 1937 г.).
В приложении даны документы надзорного производства второй половины 1950-х гг. по пересмотру сфальсифицированных «дел» 1933 и 1937 г. в отношении групп репрессированной интеллигенции.
Книга предназначена историкам, архивистам, а также всем интересующимся отечественной историей.
© Составление. С. А. Красильников,
Л. И. Пыстина, Л. С. Пащенко, 2004 © Институт истории ОИИФФ СО РАН, 2004 © ОГУГАНО,2004 ISBN 5-87550-212-6 © ИД «Сова», 2004
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый вниманию читателей сборник — третий в серии документальных изданий «Власть и интеллигенция в сибирской провинции», вышедших в 1996 и 1999 г. Он хронологически охватывает период второй «сталинской» пятилетки. Ведущими тенденциями развития советского общества в эти годы стали усиление централизации, структурного единообразия, формирование в основном тоталитарной модели политического устройства. Происходит внедрение тоталитарных принципов организации во все сферы общественной, хозяйственной, культурной жизни.
Политике власти в отношении к интеллигенции в эти годы присущи нарастание жесткого давления, увеличение контроля над поведением, настроениями интеллигенции, ее профессиональной деятельностью. В разных формах осуществляются «чистки» кадрового состава вузов, НИ У, предприятий, управленческих структур. В массовом порядке выявляются и отстраняются от работы неблагонадежные, «классово-чуждые» по происхождению и «антисоветские, контрреволюционные» элементы. Продолжается борьба с «вредительством». Обличается «примиренчество и гнилой либерализм» администрации и партийных организаций (вузов, предприятий), не принявших вовремя мер по выявлению и разоблачению «враждебных» действий или намерений их работников.
В первую очередь под огонь разоблачений и грубой критики подпадают представители «старой» интеллигенции и многочисленные «бывшие», ставшие в послереволюционные годы специалистами в разных областях хозяйственной, управленческой, культурной деятельности. Но, кроме того, и новые кадры, выходцы из партийной среды, «запятнавшие» себя явным или мнимым участием в антипартийных группировках, связями с «врагами народа»; высказывавшими раньше или теперь взгляды или мнения, позволявшие квалифицировать их как «не марксистские», «троцкистские» и т. п.
4
Предисловие
Структурно сборник состоит из двух разделов. В первом — документы, отражающие процессы развития высшей школы, научно-педагогической интеллигенции; некоторые аспекты кадровой проблемы в хозяйственно-промышленной сфере (состав, «вредительство» и его последствия); деятельность научных учреждений Западной и Восточной Сибири (Биолого-географический институт при Иркутском университете, Западно-Сибирская краевая комплексная лаборатория, Сибирский физико-технический институт в Томске). Ряд документов личностного происхождения — заявления, жалобы лиц, испытавших разные формы дискриминации («чистки», исключение из вуза, «шельмование» в печати), вступивших в конфликтные отношения с управленческими, властными структурами.
Основная сюжетная линия и большинство документов первого раздела связаны с характеристикой многообразных проблем развития высшей школы региона, положения научно-педагогических кадров, принципов формирования студенческого контингента и т. д. В первую очередь, это документы Отдела школ и науки Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) — докладные записки в ЦК ВКП(б), итоговые обзоры по материалам обследований вузов, данные об изменении численности и состава студенческого контингента и т. п. (см. с. 75,106,118,124). Следующий информационный срез представлен отчетами, докладными записками, докладами, ответами на запросы административного и партийного руководства вузов (Томские индустриальный и медицинский институты, университет, Омская ВКСХШ и др.) (см. с. 34,84, 89,95,138).
Коллизии взаимоотношений власти и интеллигенции в эти годы наиболее полно отражены в ракурсе кадровой проблемы. В аналитических документах, исходящих от партийных органов, и материалах обследований отмечалась острая нехватка преподавательских кадров (особенно в новых вузах), недостаточный (как правило) уровень их научно-педагогической квалификации, непозволительно большая «засоренность» профессорско-преподавательского состава вузов лицами, «чуждыми» по социальному происхождению, политическим взглядам, методам преподавания (см. с. 40,111,119-123,131-132).
Четко прослеживается линия на усиление партийного руководства и контроля — через партийно-массовую работу вузовских парторганизаций, путем создания особого положения (статуса) социально-экономических дисциплин в вузах. Результаты проведенной Запсибкрайкомом ВКП(б) в конце 1936 г. проверки показали низкий уровень преподавания и знаний студентов, «безответственное и формальное» отношение руководства вузов к организации преподавания социально-экономических
Предисловие
5
наук. В принятом по результатам проверки постановлении Запсиб-крайкома ВКП(б) от 5 декабря 1936 г. «О преподавании социально-экономических наук в вузах края» намечались меры, призванные преодолеть «неизжитое еще мнение» многих директоров вузов, что социально-экономические науки «неосновные», соответствующие кафедры «политические», поэтому ими должны заниматься парторганизации вузов (см. с. 106-114).
В середине 1930-х гт. делаются очередные важные шаги, направленные на совершенствование системы организации высшей школы, улучшение управления, повышение качества подготовки кадров. Постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой» от 23 июня 1936 г. вводились жесткие принципы регламентации всех сторон жизни вузов, организации учебного процесса, производственной практики, повышалась роль и ответственность отраслевых наркоматов в деле руководства высшей школой.
Ряд документов сборника связан с подготовкой к изданию очередных томов Сибирской Советской энциклопедии (из переписки членов редакции ССЭ) (см. с. 28-30, 114-115). Судьбы этого уникального издания и людей, его осуществлявших, с полным основанием могут быть отнесены к категории «репрессированных». Четвертый том пятитомной по замыслу ССЭ увидел свет только в виде отпечатанного в нескольких экземплярах макета, а завершающий пятый том так и не вышел, оставшись в рукописных текстах на разной стадии редактирования. Участь издания разделило и большинство членов редакции. Работа увязала в различных согласованиях, касавшихся прежде всего адаптации текстов статей к изменяющейся политической конъюнктуре и цензурным ужесточениям. Атмосфера обреченности просматривается в публикуемой переписке членов редакции.
Второй раздел сборника представлен материалами архивно-следственных дел (АСД), сфабрикованных спецорганами в 1933 и 1937 г. в отношении отдельных групп и представителей как «старой», так и «новой» интеллигенции. В контексте сказанного выше особое место занимают репрессивные действия в отношении ряда групп интеллигенции в 1933 г. Историки интеллигенции и государственных репрессий традиционно выделяют период «вредительских процессов» и «дел» (открытых и закрытых) с 1928 («Шахтинский процесс») по 1931 г. («Меньшевистский процесс»). Все они имели громадный резонанс и глубокие социально-психологические последствия и для власти, и для общества, и для самой интеллигенции. И хотя свою мобилизационную роль, по мнению сталинского руководства, процессы над «вредителями» сыграли, и весной — ле
6
Предисловие
том 1931 г. началась полоса «мягкой» политики («шесть условий т. Сталина»), спецорганы, нацеленные на перманентное доказательство своей полезности и незаменимости, продолжали «теневую» агентурную разработку групп и отдельных лиц из числа «бывших» и «спецов». Разработка велась на перспективу.
Именно таким «перспективным» для сибирских чекистов стало агентурное дело под названием «Паутина». Оперативную разработку по нему проводили сотрудники Секретно-политического отдела Полпредства ОГПУ по Сибирскому (далее Западно-Сибирскому) краю. К 1931 г. оно стало вырисовываться как «дело Общества по изучению Сибири и ее производительных сил (ОИС)». Считалось, что в Сибири под прикрытием ОИС осуществлялась консолидация «контрреволюционной вредительской организации», а Совет общества как руководящий центр формировался из руководителей «отраслевых вредительских групп». Велась оперативная разработка примерно трех десятков видных представителей «старой» технической интеллигенции, профессуры, творческой интеллигенции, проживавших в Новосибирске, Томске, Омске. Весной 1931 г. прошли первые аресты, затронувшие ряд руководителей ЗСОРГО (Омск) и ОИС (Новосибирск). Аресты можно назвать прологом к будущему «делу контр-революционной белогвардейской повстанческой организации в Запсибкрае». 29 марта 1931 г. ПП ОГПУ по ЗСК было вынесено постановление об аресте бывшего генерал-лейтенанта Русской армии, проф. Академии Генерального штаба, на тот момент научного сотрудника Института промышленных экономических исследований (ИПЭИ) в Новосибирске В. Г. Болдырева. Одновременно прошла серия арестов в Омске среди ученых и работников военно-топографической и геодезической служб. Чекисты намеревались получить в отведенные для задержания два месяца доказательства «вредительской деятельности» Болдырева, связав его с рядом представителей военной интеллигенции в самой Сибири и в Москве. Давая показания о своей профессиональной деятельности, связях и знакомствах, Болдырев, имевший опыт нахождения под арестом в 1917 и 1922-1923 гг., вел себя предельно осторожно, не оговаривая других и не допуская самооговора. 29 мая срок его ареста был продлен «ввиду сложности дела». Однако и позднее доказательная база существования «вредительской организации» с Болдыревым во главе так и не была сформирована. Утверждение о том, что «отраслевые вредительские группы» сложились в ЗСОРГО, Сибирском геодезическом управлении, геологоразведочном управлении, земельном тресте, не подтверждались показаниями арестованных. В результате 15 августа 1931 г. ППОГПУпоЗСК было принято постановление о том, что «имевшиеся
Предисловие
7
против Болдырева предварительные материалы в процессе следствия подтвердились только в части а/с агитации, материалы же в части к.-р. вредительской деятельности Болдырева подтверждения не получили». Итогом решения стало освобождение Болдырева из-под стражи1. Были освобождены и остальные арестованные (всего 8 чел.). 1 октября 1931 г., рассмотрев представленные ПП О ГПУ по ЗСК материалы, распорядительное заседание (РЗ) Коллегии ОГПУ вынесла решение о прекращении дела.
Однако уже в феврале 1932 г. на основе дела «Паутина» (само оно было прекращено) возникли новые «дела» по «отраслевым группам» — «Плановики», «Географы», «Геодезисты», «Мелиораторы», «Растениеводы», «Мистики» и др. Именно эти разработки чекистов были положены в основу мистифицированного «белогвардейского дела».
Обстоятельства возникновения последнего на рубеже 1932-1933 гг. не ясны в полной мере без знакомства с делопроизводством ОГПУ того периода времени. Однако очевидны две причины активизации прежнего дела «Паутина». Первая из них лежит в плоскости внутриполитической ситуации в стране. Это обстановка «чрезвычайщины» (голодомор, беженство от голода, «чистка» городов и приграничных территорий от «социально-вредных и опасных элементов» и т. д.), вызвавшая новый виток репрессий. Региональные руководители испрашивали санкции на применение ВМН и депортаций. В недрах аппарата ОГПУ готовился план новой массовой депортации 2 млн чел. в спецпоселки, сопоставимой с высылками 1930-1931 гг. Обстановка социальной дестабилизации подталкивала чекистов к активизации усилий по «вскрытию» «контрреволюционных группировок».
Вторая причина вытекает из внутрикорпоративных отношений в чекистском ведомстве. В обстановке подготовки и проведения массовых репрессий возрастали значение и вес конкретных подразделений, выполнявших основную работу. Дела о «вредительстве» по функциональному разграничению приходились на экономические отделы (ЭКО) ПП ОГПУ, дела же о «повстанчестве» рассматривались секретно-политическими отделами (СПО). В конце 1932 - начале 1933 г. ЭКО ПП ОГПУ по ЗСК начал массовые аресты и следствие по «контрреволюционному заговору в сельском хозяйстве», где были «вскрыты» «Западно-Сибирский краевой филиал» и его «территориальные организации» (аресты по этому «делу» коснулись более 2 тыс. чел.). А СПО ПП ОГПУ по ЗСК с января 1933 г. производил столь же массовые аресты по «белогвардейскому делу». Арестованные в 1938 г. высокопоставленные чекисты, руководившие в то время территориальными УНКВД по Алтайскому краю С. П. Попов и Каменец-Подольской обл. И. А. Жабрев, участвовавшие в
8
Предисловие
1933 г. в фабрикации обоих «дел», во время допросов не скрывали этой подоплеки. В частности, Попов показал: «Между СПО и ЭКО шло активное соревнование в фальсификации следствия, координируемого полпредом Алексеевым»2.
Для самого же Н. Н. Алексеева, весной 1932 г. сменившего на посту полпреда ОГПУ по ЗСК Л. М. Заковского, «вскрытие» двух столь круп/ ных «организаций» позволяло показать свои руководящие возможности. Выступая перед краевым активом 4 июля 1933 г., Алексеев говорил: «...как раз в самых последних месяцах [19]32 года и в течение первых 3-х месяцев [19]33 г. органами ГПУ была раскрыта очень серьезная повстанческая организация, сумевшая проникнуть в систему наших МТС. Эта организация руководилась контрреволюционной группой специалистов, сидевших у нас в различных органах сельского хозяйства, и в частности, в Трактороцентре [...] Всего по делу этой контрреволюционной с. х. организации нами было арестовано примерно 2 100 человек. Из них по приговору тройки мы расстреляли около 1 ООО человек. И все это на протяжении последних 5 месяцев. Надо сказать, что большинство специалистов, агрономов, зоотехников и прочих — являлись членами этой контрреволюционной группы. Из них не меньше 40 человек бывших белых офицеров [...] Попутно можно будет указать, что была вскрыта организация, возглавлявшаяся генералом Болдыревым, верховным командующим директории,... которая объединяла около 400 офицеров и 1000 человек всякого рода другой публики. Так что здесь напряженное положение борьбы с классовым врагом более высокое, чем в других краях»3.
Родовым признаком, по которому фабриковалась «белогвардейская организация», для чекистов была принадлежность к офицерству — кадровому и военного времени, которое зачастую огульно причислялось к «белому». Тот же Алексеев давал пояснение: «...кадров в Западной Сибири, способных на организацию контрреволюции, у нас более чем достаточно. Одних белых офицеров в Запсибири числится около 10 тысяч человек. За этот период времени, за 4-5 мес. арестовали около 500 человек. Но во всяком случае кадры контрреволюции еще не ликвидированы полностью. Причем нам их все время пополняют, потому что каждый день мы получаем махровых контрреволюционеров, присылаемых из Москвы и Ленинграда, в среднем по крайней мере около 100 человек таких «квалифицированных» кадров.
Я совершенно не касаюсь вопроса о том, что в Запсибкрай в этом году вселяются около 250-300 тыс. кулаков. Я говорю только об интеллигентах, белых офицерах, профессорах и прочих «милых» людях, которых нам присылают в большом количестве.
Предисловие
9
Таким образом, унаследованный от колчаковщины контрреволюционный элемент в течение ряда лет пополняется в Западной Сибири ссылкой. Конечно, я имею некоторое отношение к распределению этих «кадров», вплоть до перемещения их в лучший мир. Это бывает»4.
Как отмечал в своих показаниях в феврале 1939 г. Попов, «Барнаульский оперсектор под руководством Жабрева особо выделялся из числа других и сумел по указанию полпреда Алексеева дать путем прямой фальсификации количественно большую «периферию» и «боевые группы», входившие в белогвардейский «заговор» и «заговор» в сельском хозяйстве. По двум этим делам было арестовано только Барнаульским оперсектором и осуждено тройкой свыше 2 500 человек»5. Сам Жабрев занял «уклончивую» позицию: «В отношении фальсификации в следствии по периферийным группам, следствием которых руководил я — отрицаю. Мне было известно, что руководящая головка этих организаций является фальсифицированной и протоколы следствия по этой руководящей головке... являются фальсифицированными и подложными... в начальной стадии мне не была понятна линия, взятая руководством ПП ОГПУ по этим двум делам»6. В то же время есть показания бывшего уполномоченного СПО Р. П. Волова, данные им в декабре 1957 г., где чекист утверждал, что незаконных методов ведения следствия к обвиняемым не применялось, показания ими писались собственноручно, не сомневался он и в самом существовании «белогвардейского заговора»7. Между тем очевидно, что наличие в архивно-следственном деле (АСД) по «белогвардейскому заговору» как протоколов, писавшихся следователями и содержавших на каждой странице заверительные подписи обвиняемых, так и заявлений и показаний, написанных заключенными собственноручно, не может быть доказательством нефальсифицированности дела в целом. Мотивы дачи арестованными «признательных показаний» разнообразны и индивидуальны. Стратегия и тактика поведения людей перед чекистской машиной не укладывается в одну четкую схему, особенно когда по указанному «белогвардейскому делу» аресты затронули сотни человек, следствие велось в нескольких городах с января по май 1933 г.
Состояние находившихся под следствием отчасти передает в своих показаниях в конце 1957 г. А. А. Яровой, научный сотрудник из Новосибирска, проходивший по данному «делу» и давший «признательные» показания, что, возможно повлияло на сравнительно «мягкий» срок — 3 года ИТЛ: «В камере со мной, когда я находился под следствием, содержалось примерно человек сорок. Из всех разговоров, которые велись среди арестованных, можно было понять, что их также обвиняют в участии в к.-р. организации, в которой якобы состоял и я. Некоторые из них при
10
Предисловие
знали себя «виновными» по различным причинам. Складывалось впечатление о какой-то неполноте следствия, был какой-то сумбур и, конечно, никакой к.-р. организации... не существовало»8.
Очевидно, что за столь короткое время провести качественное следствие сотрудники СПО не могли, тем более не располагая серьезными компрометирующими арестованных материалами. Но и повторять промах 1931 г. чекисты не собирались. Поэтому собранные по делу «Паутина» материалы были пущены в ход. Уже первые из арестованных — руководитель «группы» «Мистиков» профессор-правовед Б. П. Иванов, известный краевед, библиограф и один из руководителей редколлегии Сибирской Советской энциклопедии (ССЭ) П. К. Казаринов, научный сотрудник Института краеведения И. М. Залесский, давно находившиеся в чекистской разработке, практически сразу стали давать «признательные показания». Далее своими «показаниями» с чекистами стали «делиться» арестованные и намеченные ОГПУ на роли «руководителей Центра» проф. Н. П. Шавров и проходивший по процессу в 1920 г. над колчаковскими министрами Г. А. Краснов.
Поначалу арестованные говорили о некоей «контрреволюционной вредительской организации», что лежало в русле дела «Паутина». Брали прежде всего фигурантов по разработкам данного дела. Однако одновременно шли и аресты бывших кадровых военных — полковников X. Е. Бу-тенко, Е. В. Булатова. Затем наступила очередь соратников генерала А. С. Бакича — генералов Р. П. Степанова, А. С. Шеметова и др. В процессе ведения следствия «вредительские» и «повстанческие» линии начали объединяться в одну. Ключевой объединявшей их фигурой стал проф., генерал В. Г. Болдырев. 2 апреля 1933 г., давая «показания» группе руководителей ПП ОГПУ во главе с Алексеевым, Болдырев уже «уверенно» говорил о наличии трех периодов в «развитии к.-р. организации»: первый (1926-1928) — «подбор кадров»; второй (1929-1930) — «организационное оформление и вредительство»; после 1930 г.— «повстанческая деятельность»9. Для этого и нужна была фигура полковника Бутенко в качестве «помощника». Арестованный 28 февраля 1933 г. Болдырев на допросе 4 марта уже «назвал» Бутенко членом мифического «Центра». Впрочем, о подлинности ряда первых протоколов допроса Болдырева говорить не приходится, подписи Болдырева на них явно фальсифицированы (о чем свидетельствовал в 1939 г. высокопоставленный чекист Жаб-рев). Наличие грубых подлогов ряда протоколов допросов обвиняемых не подлежит сомнению. Однако есть и немалая часть «показаний», действительно написанных собственноручно и Болдыревым, и Красновым, и Шавровым, и многими другими. Следовательно, фальсификация ве
Предисловие
11
лась и грубыми, и более тонкими приемами. Комбинация уговоров и угроз, безусловно, давала свои результаты. Теперь не дано узнать, почему большинство пошло на самооговоры и оговоры других.
Впрочем, некоторая часть арестованных виновными себя не признавала с момента первого допроса. Из 225 «активных участников организации», находившихся под арестом и следствием, более 40 чел., или примерно пятая часть свою вину не признали. Среди тех, кто отказался «сотрудничать со следствием», были такие ключевые для чекистских ми-стификационных схем личности, как Г. И. Черемных, Н. Я. Брянцев, И. А. Лаксберг, входившие якобы в «Центр» «организации». Примечательно, что у них не было «яркого» «белогвардейского» прошлого. Напротив, имелись даже заслуги перед революционным движением или советской властью. Это, однако, не оградило их от расстрела — Лаксберга вскоре по завершению «дела» в 1933 г., а Черемных и Брянцева — в 1937 г.
Не дано узнать, почему давали «признательные показания» генерал В. Г. Болдырев, профессора Н. П. Шавров и Б. П. Иванов, бывший товарищ министра финансов правительства Колчака Г. А. Краснов (двое последних уже приговаривались в начале 1920-х гг. в ВМН, но были амнистированы ВЦИК) и др. весьма значительные в интеллектуальном и волевом смысле личности, большинство из которых имело «богатый» опыт общения с органами ВЧК-ОГПУ и не питало иллюзий о том, что с ними произойдет в случае самооговоров. По мнению уже упоминавшегося Ярового, сидевшего некоторое время в одной камере с Г. А. Красновым, у него «сложилось впечатление, что Краснов дал признательные показания о своем участии в к.-р. организации из-за страха наказания... В разговорах он говорил, что если он признался, то расстреливать его не будут и дадут какие-то льготы»10.
В материалах надзорного производства, проведенного по данному «делу» во второй половине 1950-х гг., прослеживается и провокационная линия. Так, упоминавшийся Волов показал в 1957 г. на особую роль, которую сыграл в ходе следствия не фигурировавший среди обвиняемых, но находившийся в камерах с Болдыревым и Красновым С. П. Волконский, выходец из аристократического рода. Поддерживая регулярные контакты с Жабревым, он оказался приговорен к нескольким годам условно и затем ему было предложено выехать из Новосибирска11. Известно также, что до своего ареста некоторые из обвиняемых, в т. ч. впоследствии расстрелянные «выполняли отдельные задания органов».
Следствие «по делу контр-революционной белогвардейской повстанческой организации в Запсибкрае» завершилось 13 мая 1933 г.,
12
Предисловие
продлившись четыре месяца. Обвинительное заключение состояло из 227 страниц текста (публикуется в данном сборнике в извлечениях). Собранный в 20 томов следственный материал поступил на рассмотрение и решение в Коллегию ОГПУ. Там он был принят к производству и 5 августа 1933 г. Коллегия вынесла первое решение по данному «делу», а 27 августа 1933 г. последовало второе. По постановлению Коллегии от 5 августа 1933 г., приговоры были вынесены в отношении 159 обвиняемых, а 27 августа в отношении еще 66 чел. Всего, таким образом, через Коллегию ОГПУ прошло 225 обвиняемых в участии в «белогвардейской организации», из них 28 чел. были приговорены к расстрелу, приговор приводился в исполнение с 20 по 24 августа 1933 г. Все остальные из первого списка получили по 10 лет лагерей, за исключением В. И. Иванова (8 лет). Обвиняемые из второго списка получили меньшие лагерные сроки (от 3 до 5 лет), некоторые были отправлены на высылку в пределах края, И. А. Андрианова из-под стражи освободили12. Судьба большинства осужденных была предопределена этими приговорами. К моменту ведения надзорного производства в живых осталось менее 10 из 225 чел. Большинство погибло в период «Большого Террора». Трагичной оказалась участь примерно трети (ок. 80 чел.), попавших после приговора 1933 г. в Соловецкий лагерь, где к ним приклеилось название «сибиряки». Так они называли себя сами, так они значились и в агентурных сводках. В частности, в одной из них за 1934 г. отмечалось: «Вся группа „Сибиряков" считает, ...что дело в отношении их создано искусственно органами ГПУ. Усиленно ведутся толкования, что дело в отношении б[ывших] офицеров Колчака (б[ольшинст]во „Сибиряков" служили в армии Колчака) была создана только для того, чтобы их изолировать на период строительства второй пятилетки, а также в связи с опасностью войны на Дальнем Востоке»13. Некоторые (в частности Н. Я. Брянцев) сумели найти применение своим знаниям и опыту даже в условиях лагеря (см. публикуемые письма Брянцева из Соловков).
70 чел. попали в печально известный «первый Соловецкий этап», вывезенный из Соловков и расстрелянный по приговору тройки УНКВД по Ленинградской обл. 27 октября 1937 г. в Карелии (урочище Сандар-мох). Около десятка «сибиряков», в числе которых были известные деятели сибирской интеллигенции М. Б. Шатилов, Г. И. Черемных, С. И. Орлов, расстреляли по приговору той же тройки 8 декабря 1937 г. Среди тех, кто был этапирован в сибирские тюрьмы и лагеря, выжили буквально единицы, выйдя из мест заключения только в конце 1940-х — начале 1950-х гг. Основную их часть также поглотил «Большой Террор».
Предисловие
13
Результаты и последствия массовых арестов по «белогвардейскому делу», равно как и по «заговору в сельском хозяйстве», произведенных чекистами в первой половине 1933 г., вполне могут быть названы Сибирским Прологом «Большого Террора»14. Об этом свидетельствует репрессивная статистика.
Так, только по «сельскохозяйственному делу» было привлечено 2 197 чел., из которых по постановлениям Коллегии ОГПУ и тройки ПП ОГПУ по ЗСК 1 114 чел. было заключено в ИТЛ, 976 чел. расстреляно, 107 чел. освобождено15. По «белогвардейскому делу» было арестовано 1 759 чел. Еще до рассмотрения «дела» Коллегией ОГПУ на 225 «активных участников» (август 1933 г.) постановлениями Коллегии ОГПУ и региональной тройки было осуждено 1 057 чел., из них приговорено к расстрелу 219 чел., большинство получило различные сроки заключения и ссылки, 51 чел. был освобожден. Оставшиеся 477 арестованных ждали решений региональной тройки16.
Не располагая полными данными о социальном облике арестованных по данному «делу», можно только сослаться на данные спецорганов, согласно которым около трети арестованных (505 чел.) составили служащие, в т. ч. 362 бывших офицера17. Надо учесть, что среди арестованных насчитывалось до 150 бывших дворян, промышленников, священнослужителей и др., таковыми уже не являвшихся, а выполнявших, в силу высокого образовательного уровня, функции работников умственного труда в различных сферах, зачастую по причине острейшего дефицита таковых в регионе. В «сельскохозяйственном деле» доля специалистов в составе арестованных была, видимо, не столь высокой, а основную массу репрессированных составило крестьянство из «низовых ячеек». Тем не менее и здесь из интеллигенции были «сформированы» «организации» во всех крупных краевых органах, связанных с сельским хозяйством. Только в Новосибирске было арестовано 69 специалистов, массированные изъятия сельскохозяйственной интеллигенции по этому «делу» были произведены и в Омске. Специалисты составляли и ядро осужденных по «лесному делу». Таким образом, можно с полным основанием считать, что в ходе чекистских операций начала 1933 г. были изъяты, а затем изолированы и в основной своей массе уничтожены значительные группы наиболее квалифицированной интеллигенции Сибирского региона в ряде ключевых отраслей экономики и науки.
Последствия этих репрессий были как прямыми, так и опосредованными, сиюминутными и долговременными. Из числа прямых можно с полной уверенностью назвать свертывание и закрытие ряда перспектив
14
Предисловие
ных направлений в развитии науки и культуры региона. Были закрыты или реорганизованы некоторые научные учреждения, потерявшие костяк своих сотрудников (Химико-фармацевтический институт, ИПЭИ, Институт краеведения). Аресты части членов редакции ССЭ фактически предопределили судьбу издания Сибирской энциклопедии как таковой. Работа редакции окончательно прекратилась с началом «Большого Террора», но основной удар был нанесен ей в 1933 г.
В сборнике публикуются также материалы другого архивно-следственного дела, относящегося к организации и проведению одного из самых известных и громких показательных процессов, состоявшихся на территории Западной Сибири в конце 1937 г., т. е. в разгар «Большого Террора». Оно касалось «вскрытой» «вредительской организации» в сельском хозяйстве на территории Куйбышевского и Барабинского районов — «дело Коссаковского и других», названное по имени главного фигуранта «дела», до ареста возглавлявшего Барабинский РИК. При казавшемся сходстве «дел вредителей» конца 1920-х — первой половины 1930-х гг. и аналогичных по форме «дел» 1937-1938 гг. между ними имелась принципиальная разница. Она касается контингента обвиняемых. Если ранее по «делам» проходили почти целиком «социально-чуждые элементы», то в эпоху «Большого Террора» очередь репрессий наступила для «своих» — управленцев и специалистов новой, советской генерации. Это были представители местной партийно-советской и хозяйственной номенклатуры и «советские спецы», призванные нести ответственность за провалы и просчеты в социальной и аграрной политике сталинского режима. В отечественной и зарубежной литературе и документальных изданиях последнего десятилетия феномен открытых показательных судебных процессов, проходивших в провинции осенью 1937 — в начале 1938 гг., привлек к себе внимание, о чем свидетельствуют работы Ш. Фитцпатрик, Р. Маннинг18. Из сибирских исследователей необходимо отметить работы И. В. Павловой и Ж. А. Рожневой19. Исследователи отметили такие характерные черты региональных показательных процессов, как их тенденциозность и жесткая директивная заданность «сверху» («кампанейское правосудие»), выполнение ими функции социально-политической мобилизации масс, функции канализации недовольства населения режимом в русло расправы с конкретными агентами власти в провинции, функции устрашения номенклатуры и специалистов, когда никто не мог чувствовать себя защищенным.
В отличие от более ранних «вредительских дел», «дела» 1937 года в определенной их части становились отправной точкой для «открытого» судопроизводства. Соответственно, после проведения чекистского
Предисловие
15
следствия и составления обвинительного заключения подобное «дело» слушалось в открытом порядке, с участием обвинения и защиты. С одной стороны, это накладывало печать ответственности «правоохранительных» органов за качество предварительного следствия, за поведение обвиняемых на суде и т. д. С другой стороны, в такого рода процессах основное происходило на стадии следствия, где к заключенным применялись «недозволенные» физические и психологические методы воздействия, гарантировавшие от «осечек» на самом процессе. Отказы от признания вины были на такого рода процессах единичны и уникальны.
Процесс над частью руководителей районного звена и специалистов сельского хозяйства в области животноводства, работавших в двух районах НСО (Барабинском и Куйбышевском), готовился и проходил по шаблону, спущенному сверху и опробованному накануне (сентябрь 1937 г.) в Северном р-не НСО. Суду предавалось восемь «участников» «контрреволюционной вредительской организации», среди которых был председатель Барабинского РИКа, а также ветеринарные врачи, фельдшеры, зоотехники. Они обвинялись в том, что своей «деятельностью» нанесли колоссальный урон животноводству двух районов, исчислявшийся миллионами рублей. Следствие было проведено скоротечно, наспех, однако серьезного сопротивления со стороны арестованных следствие не встретило. Лишь один из них, заведующий Куйбышевским райЗО К. Т. Децик покончил с собой накануне завершения следствия. По приговору суда шестеро обвиняемых были приговорены к ВМН, а двое получили сроки по 5 лет ИТЛ каждый. Материалы предварительного следствия и самого суда, скоротечного и расправного, достаточно типичны для показательных судов районного масштаба. Но именно в силу своей типичности они в своей совокупности дают представление о технологии проведения судов, поставленных на конвейер. Они типичны для действий корпоративных групп в сложившейся обстановке: чекисты инициируют («вскрывают») «заговор», прокуратура санкционирует аресты, согласуя свои действия с краевым партаппаратом, судьи и защитники соблюдают процедурную сторону открытого слушания, обвиняемым даже «дозволено» обратиться с ходатайством о помиловании (при всей очевидности, что расстрельные приговоры не пересматривались). Они характерны правовой незащищенностью специалистов, как и в конце 1920-х — начале 1930-х гг. не могущих опровергать предъявляемые им нелепые и чудовищные обвинения. При пересмотре данных «дел» в конце 1950-х гг. обвинения 1930-х гг. не выдерживали никакой критики и «рассыпались». Однако свою зловещую и памятную роль они сыграли.
16
Предисловие
Примечания
1 Архив Управления ФСБ РФ по Новосибирской области (АУ ФСБ РФ НО). Д. 7285. Т. 2. Л. 145.
2 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 3. Л. 39.
3 Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-3. Оп. 2. Д. 450. Л. 216, 218, 220.
4 Там же. Л. 218-219.
5 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 3. Л. 40.
6 Там же. Л. 35.
7 Надзорное производство. Т. 1. Л. 201.
8 Надзорное производство. Т. 5. Л. 103.
9 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 11. Л. 67-68.
10 Надзорное производство. Т. 5. Л. 103 об.
11 Надзорное производство. Т. 1. Л. 202.
12 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 20. Л. 1 а-1 ж; Надзорное производство. Т. 2. Л. 7-9.
13 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Дело М. М. Набокова. Л. 11.
14 К этому же следует присоединить и третье, «лесное дело», следствие по которому велось параллельно. Суду Коллегии ОГПУ в июле 1933 г. было предано 13 «руководителей», а суду тройки ПП ОГПУ — 325 чел., всего 338 чел.- АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 5. Л. 43-49.
15 Там же. Л. 16.
16 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 20. Л. 251.
17 Там же. Л. 8.
18 Fitzpatrick Sh. How the Mice Buried the Cat: Scenes from the Great purges of 1937 in the Russian Provinces // Russians Review. Vol. 52. 1992. July. P. 299-320; Роберта Т. Маннинг. Политический террор как политический театр. Районные показательные процессы 1937 г. и массовые операции // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Т. 5: 1937-1939. Кн. 1:1937. М., 2004. С. 51-70.
19 Павлова И. В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. // Гум. науки в Сибири. Сер. история. 1998. № 2. С. 98-100; Рожне-ваЖ. А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е гг. / Автореф. дисс.... канд. ист. наук. Томск, 2003. 24 с.
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Документы сборника публикуются под названиями, данными им, как правило, составителями. Исключение составляют те из них, что помещены под собственными закавыченными заголовками. Публикуемые в извлечениях документы имеют в заголовке предлог «из». В случае отсутствия точной даты, документы датированы, исходя из содержания, либо по сопроводительным письмам или сопутствующим материалам. Языковые погрешности и ошибки документа передаются дословно, лишь з отдельных случаях даются оговорки под строкой. Без оговорок исправляются только явные ошибки и опечатки машинисток. По поводу архаических конструкций фраз, неточностей, исправлений, повреждений текста и механических утрат даются подстрочные примечания. В квадратных скобках даются пропущенные в документах слова или части слов, буквы, знаки препинания, раскрываются сокращения, не указанные в списке сокращений. Пропуски текста, сделанные составителями в издаваемых документах, отмечены многоточием в квадратных скобках. Предположительное чтение утраченных или неразборчивых мест приводится в угловых скобках. В тексте передаются только авторские подчеркивания. В археографическую легенду включены следующие составляющие: архивный шифр, степень аутентичности, способ воспроизводства, описание бланка, печатей; тексты резолюций и помет. Комментарии к содержанию документов имеют сквозную цифровую нумерацию, объединены в специальном разделе в конце сборника.
Большинство публикуемых в издании документов и материалов выявлено в фондах Государственного архива Новосибирской области (ГАНО) и Архива Управления ФСБ РФ по Новосибирской области (АУФСБ РФ НО). В сборник включены также документы Государственного архива Иркутской области (ГАИО) и Центра документации новейшей истории Иркутской области (ЦДНИИО).
Составители сборника: сотрудники Института истории ОИИФФ СО РАН С. А. Красильников, Л. И. Пыстина; сотрудник Госархива Новосибирской области Л. С. Пащенко.
18
От составителей
Авторы вводной статьи и комментариев — С. А. Красильников и Л. И. Пыстина.
В выявлении документов сборника участвовали О. Н. Калинина, А. В. Пакина, О. В. Шер.
Составители выражают признательность за помощь в подготовке издания сотрудникам УФСБ РФ по Новосибирской области В. В. Ревя-кину, С. А. Шабалину, О. Г. Черепановой; зам. директора ОГУ ГАНО О. К. Кавцевич, сотрудникам архива Г. И. Вышегородцевой, Т. Н. Гуты-ра, Т. Я. Захаркиной, И. В. Самарину; сотрудникам Института истории СО РАН О. А. Орловой, А. В. Рябовой, С. Н. Ушаковой; руководству ЦДНИИО; внуку Н. Я. Брянцева — И. Н. Брянцеву.
Раздел I
ВТОРАЯ «СТАЛИНСКАЯ» ПЯТИЛЕТКА
Вторая «сталинская» пятилетка
21
Заявление зам. директора Восточно-Сибирского госуниверститета А. В. Третьякова в Иркутский горком ВКП(б) с просьбой о восстановлении его в партии1
19 августа 1933 г.
Горком ВКП(б)а Быв. члена партии 1920 г. ТРЕТЬЯКОВА А. В. Зам6. Директора] Гос. Унив[ерситета]в.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Ввиду того, что вопрос' об отношении моем к ДОРОГОСТАЙ-СКОМУ, а значит и об исключении меня из партии проведен без меня, я был в экспедиции и Райком не заслушивал от меня даже объяснений, поэтому прошу вопрос об исключении меня из партии пересмотреть. Райком в своем решении правильно определил политическое состояние в университете, вскрыл его болезни, выявил верно ряд моих ошибок, но Райком был не правильно информирован и вынес слишком суровое взыскание, я классовую бдительность не потерял, не считаю себя не исправимым, допущенные ошибки исправлю и доверие партии оправдаю.
Статья СТАРОВЕРОВА, КУКЛИНА, МАНЕВИЧА, помещенная в газете от 22 июля с. г.[,] правильно мобилизует массу на борьбу за чистоту Марксистско-ленинского воспитания, правильно освещает недочеты в работе университета, в частности ряд моих ошибок, но в ней есть ряд искажений деятельности. Авторы совершенно не знают моей работы до 1933 года и работы как Зав. кафедрой в 1933 г. и поэтому ввели Райком в заблуждение. Авторы пишут, что: «Третьяков с антисоветскими воззрениями Дорогостайского вполне согласен, т. к. он в прошлом был ученик Дорогостайского» это клевета, я в партии 13 лет и все время активно, по большевистски работал, будучи в армии Военкомом, в университете чле-номдеканата, деканом Педфака. За[м]. Директора Университета, правда я не всегда работал <...>д за что имел партвзыскание, но ошибки исправил и они сняты (выговор 1930 г. за недостаточное руководство, как секретарь ячейки фракциями М[естных]К[омитетов] Ж. д. школ, строгий выговор
а Вписано над строкой от руки вместо первоначально напечатанного СВЕРДЛОВСКОМУ РАЙКОМУ ВКП(б). б~в Вписано от руки.
г Здесь и далее подчеркнуто в документе. д Слово не прочитывается.
22
Раздел I
в 1931 г. за примиренческое выступление на чистке членов ВОРНИСО по кандидатуре профессора КОЖЕВАж). От генеральной линии партии не отступал и в практической работе ее не искажал, лекции студентам Педфака и Университета читал не с точки зрения «чистого Дарвинизма», а с Марксистской точки зрения, я выпустил 4 выпуска Педфаковцев и можно их спросить, как я им прочел эволюционное учение, зоологию позвоночных и др. курсы.
Я научный работник самоучка, у меня руководителей не было, было лишь мне сказано партией: «Вырасти и смени Доргостайского» — это 1930 г.[,] я это считаю, что выполнил, я выбивался из сил, но старым специалистам не поддавался и никогда к ним не подмазывался, а с Дорого-стайским за 10 лет не было ни одного мирного собеседования. Достаточно Районному Комитету напомнить, что благодаря того, что я вел на Педфаке активную работу на идеологическом фронте, будучи членом деканата в 1927 году реакционная профессура поставила перед Окруж-комом партии вопрос о моем снятии; но Окружком признал мою работу верной, разоблачили ряд профессоров и их уволили, после этого профессура в течение двух лет проваливала мою кандидатуру в научные работники, в том числе и Дорогостайский: в это время на Педфаке коммунистов [-] научных работников не было, и лишь только после неоднократного ходатайства Окружкома партии перед ПК я был в 1929 г. утвержден НКП ассистентом.
На Педфаке было много реакционной профессуры: Кравц, Арцибы-шев, Азадовский, Дорогостайский, Сварчевский, Львов и др., большинство из них беженцы Колчака, несмотря на то, что ячейка у нас была мала и слаба [-] 5 человек, все студенты, я под руководством партийной организации на протяжении 10 лет вел с ними борьбу, и от них университет освободился, осталось лишь два зубра — Дорогостайский и Франк-Ка-менецкий и кроме них ряд лиц, принадлежащих к «болоту». От Дорого-стайского освободится окончательно не удалось, и его используем как крупного специалиста. Дорогостайского я смог заменить как Зав. Кафедрой, заменил я его для занятий со студентами, но я еще слаб для занятий с аспирантами, вот почему Дорогостайский мною же раскрыт в 1931 г. как контрреволюционер мною же тогда уволенный из профессоров, а в 1933 году с согласия директора университета тов. РУСАКОВА, которого я информировал о <...>ности3 Дорогостайского, вновь был принят в университет и ему поручили узкий курс сравнительной анатомии живот
е Так в документе, правильно ВАРНИТСО. ж Так в документе, видимо Кожова. 3 Часть слова не прочитывается.
Вторая «сталинская» пятилетка
23
ных с аспирантами, которых предварительно предупредили, что за тип Дорогостайский.
В 1930 г.. вновь возвратившись в университет, уже немного выросшим методологически и по специальности, я сразу же резко раскритиковал методологию Дорогостайского на собрании научных работников Педфака, раскритиковал его программу по эволюционному учению зоологии позвоночных, вскрыл чистый Дарвинизм, механистическую концепцию и настоял об изъятии от него курса эволюционного учения. В 1931 году я пересмотрел его научные труды и раскритиковал его, вскрыл как контрреволюционера, явного противника политики Советской власти, в частности в работе «Охотоведение Сибири», где он приводил Кондратьевские установки, ориентировал на американских фермеров, а не на колхозы и совхозы, где он выступал против декретов в налоговой и земельной политики, после этого Дорогостайского из университета уволили, я в то время тоже был заместителем директора университета. В 1933 году <...>и раза на заседании кафедры критиковал Дорогостайского, как с методологической стороны, так и по специальности, но я помню статью СТЕЦКОГО о недопустимости вульгаризации марксизма, считал и считаю преступлением заставлять, как хочет т. Староверов и Маневич[,] профессора[-]реакционера анализировать курс сравнительной анатомии животных с марксистской точки зрения, это будет надсмешкак над марксизмом, вот почему я настаивал, чтобы в его программе был с боку втиснут марксизм. За т[о, что] Дорогостайский подал заявление о принятии его в союз и там снова сделал открытую контрреволюционную вылазку[,] я как Зав. кафедрой не отвечаю, а как член партии я своевременно до заседания информировал Председателя секции научных работников МАНЕВИЧА (член партии) о физиономии Дорогостайского. я ему сказал следующее: «Дорогостайский не <...>л это открыто выступающий противник Советской власти, он не будучи военнослужащим у Колчака был при штабе каким-то советником, мы его критикуем уже 10 лет; в 1931 г. его из университета увольняли как реакционера, он подал в союз потому, что ему надо ходатайствовать о золотой медали за выслугу лет», а на вопрос Маневича[,] принял ли бы я его в союз, я сказал «Конечно нет». После такой беседы я думал, что коммунисту научному работнику должен быть ясен тип Дорогостайского и наши к нему отношения. На собрании же. где разбиралось заявление Дорогостайского я не мог быть, потому что в это же время заседало бю-
и Неразборчиво.
к Так в документе.
л Слово не прочитывается.
24
Раздел I
ро партколлектива. где я и был, моя ошибка в том, что не попросил разрешения у бюро уйти с заседания бюро на собрание месткома.
Наконец[,] считаю слишком для себя тяжелым обвинением, что я зажимал самокритику в университете, наоборот учебную часть смело критиковали студенты и преподавательский состав. Моей ошибкой является выступление на месткоме по заявлению Староверова на Федорова, я не должен был выступать[.] несмотря на то. что Староверову бюро коллектива разрешило подать заявление, тем более, что я со Староверовым был не согласен и выступление Федорова на чистке в основном считал правильным^] но неверным выражением по части нагрузки Староверова, мне нужно было поставить в известность об этом заявлении Райком партии и сообщить Райкому, что Староверов и Маневич совместно выступают против меня, что Староверов еше до заседания бюро за то[,] что я не поддержал его против Федорова на собрании по чистке и за то[,] что на производственном совещании я раскритиковал работу его кафедры, он мне сказал «Поговорим с тобою в контрольной комиссии» и на бюро коллектива ун-та всякими мерами ко мне подкапывался, когда Староверов пришел ко мне и сказал, еще до бюро, что хочет возбуждать преследование против Федорова, я ему ответил, что неверно. Федоров помог нам чистить ячейку, это будет зажим, тогда Староверов попросил у меня справку [об] его нагрузке, что я ему и дал.
На заседании МК я приблизительно сказал следующее: «Тов. ФЕДОРОВ правильно сделал, что выступил на собрании чистки, чем помог нам чистить партию, но он как хорошо знающий, что Староверов выполнил полную нагрузку[,] не имел право бросать слов: „Староверов даром получает деньги" — это дает право думать, что Федоров думает, что коммунисты ^вообще даром получают деньги». Федоров научный работник и ему нужно за свои слова отвечать — теперь великолепно понимаю, что такое мое выступление все равно способствовало зажиму критики и в этом моя грубая ошибка, но это произошло потому, [что] перед этим в течение трех часов на бюро коллектива был напор со стороны Староверова. Маневича и др. Они доказывали мне, что я не правильно раскритиковал работу Староверова, что я примиренчески отнесся к Федорову и все время эти моменты присоединяли, когда бюро обсуждало мой доклад — результаты учебного года, по которому бюро было вынесено ряд правильных практических предложений, их напор довел меня до невозможного состояния. Мне следовало бы об этом сообщить Райкому и Районной контрольной комиссии, что я не сделал.
Резюмируя свое заявление, еще раз прошу оставить меня в партии, допущенные мною ошибки исправлю, признаю, что допустил в своей работе следующие политические ошибки:
Вторая «сталинская» пятилетка
25
1. Мое выступление на заседании МК против Федорова является зажимом самокритики.
2. Я не достаточно четко развернул идеологическую борьбу и[,] выправляя методологические ошибки отдельных научных работников, не поднимал их на принципиальную высоту и не ставил на широкое обсуждение масс.
3. Не попросил разрешения на бюро уйти с заседания бюро на собрание, где разбиралось заявление Дорогостайского, слишком понадеялся на Маневича, которому дал предварительную информацию о Дорого-стайском, благодаря чего Дорогостайский достаточно не был разоблачен, не было сделано политических выводов.
4. Не поставил Райком в известность о трениях, которые были до бюро и на бюро между мною, Староверовым и Маневичем.
5. Как член партии не настоял о немедленной проработке на широких массах контрреволюционной вылазки Дорогостайского на месткомем, что говорит о моей политической близорукости и примиренческом отношении.
А. Третьяков
«19» Августа 1933 г. г. Иркутск
ЦДНИИО. Ф. 123. On. 4. Д. 115. Л. 22-23. Машинописный подлиннику подпись — автограф. Число в дате вписано от руки.
«Заявление» проф. В. Ч. Дорогостайского директору Восточно-Сибирского госуниверситета в связи с «клеветническими нападками» в печати2
29 августа 1933 г.
ДИРЕКТОРУ ВОСТ[ОЧНО-]СИБ[ИРСКОГО] ГОСУДАРСТВЕННОГО] УНИВЕРСИТЕТА копия ЦК ВКП(б) и Ц. О. «Правды» г. Москва ПРОФЕССОРА В. Ч. ДОРОГОСТАЙСКОГО
ЗАЯВЛЕНИЕ.
В «Восточно-Сибирской Правде» появилась статья под заглавием «Руководители Госуниверситета покрывают носителей буржуазной идеологии», подписанная т. т. Староверовым, Маневичем и Куклиным, вы-
м Вписано от руки над строкой.
26
Раздел I
сказывая ряд упреков по адресу дирекции Ун-та и его партийной организации в отсутствии классовой бдительности, авторы главное внимание посвящают мне, объявляя меня не только носителем буржуазной идеологии, но и прямо врагом.
Поводом к явно клеветническим выпадкам против меня послужили мои ответы на поставленные мне вопросы на заседании МК и МБ госуниверситета, где разбирался вопрос об обратном приеме меня в профсоюз, из которого я вышел по личным причинам, ничего общего с политикой не имеющим. Главнейшие вопросы были следующие: «Как вы относитесь к Соввласти вообще и к коллективизации в деревне в частности?», на что я ответил следующее: Те идеи, которыми руководится Советская власть, а именно, изжитие ужасов мировых войн, эксплоатации трудящихся, религиозных предрассудков и проч., как раньше, так и теперь одухотворяют и мою деятельность. Поэтому с идейной точки зрения я никаких возражений против политики Советской власти как международной, так и внутренней не имею. Что же касается повседневной будничной, так сказать, работы, то я, не скрою, смотрю на вещи иногда несколько иными глазами. В отношении коллективизации крестьянства я считаю, что эта мера необходима и логически вытекает из всей политики Соввласти. Было бы странно, если бы Советская власть[,] строя социализм в городе и деревне[,] оставила на стадии мелкого раздробленного хозяйства, не говоря уже о том, что при хорошей организации коллективный труд должен быть гораздо продуктивнее. Далее я указывал на ряд недочетов, которые я наблюдал в отдельных колхозах нашего края, считая их результатом недостаточного руководства.
На вопрос, как я отношусь к науке и каково мое научное мировоззрение, я ответил, что, я биолог-дарвинист. Этот краткий ответ, мне кажется, не давал права Староверову писать, что «чистый дарвинизм профессора Дорогостайского является лишь ширмой, позволяющей отгородиться от марксистско-ленинской теории». Я не отношусь отрицательно к марксизму, но не получив общественно-экономической подготовки не берусь утверждать, что свободно разбираюсь в вопросах этой теории и готов признать, что не вполне овладел марксис[тс]ким методом. Что же касается преподавания в высшей школе — я уже не молодой научный работник, свою преподавательскую деятельность я начал с 1906 года. В 1910 г. я был ученым препаратором Ин-та Сравнительной анатомии Московского Ин-таа, затем в 1912 г. ассистентом. С 1918 г. по настоящее время профессором, сначала Омского сельхоз. Ин-та, а затем Иркутско-
а Так в документе, видимо Ун[иверситета]та.
Вторая «сталинская» пятилетка
27
го Ун-та. Таким образом[,] мой преподавательский стаж равняется 27 годам. Научную работу я начал еще раньше. Первая студенческая работа была напечатана в 1904 г. Всего имею около 30 научных трудов. Участвовал в ряде экспедиций, главным образом по поручению Академии Наук и Географического Об-ва, мне казалось, что упразднение лекции, групповые зачеты и вообще обезличка в работе студентов сильно понижает уровень знаний учащихся. В свое время я указывал на непригодность этого метода и на Педфаке, мне сильно от этого доставалось. Однако жизнь показала, что я был прав и последняя реформа преподавания в высшей школе прошла именно в том направлении, на котором я указывал. Мой выход из союза по личному мотиву председателем собрания был расценен тоже как проявление буржуазной идеологии — «Свою де личную честь научного работника я поставил выше профсоюзной организации», может быть я слишком горячо принял к сердцу действия администрации, но по существу я в то время был прав и буржуазная идеология не причем. Я видел протокол заседания, о котором идет речь[,] и должен заявить, что высказанные мною мысли изложены неправильно, а многое самое существенное даже совершенно опущено. Если даже базироваться на этом весьма тенденциозном протоколе, то и тут нельзя найти чего-либо контрреволюционного. Однако т. Староверов делает вывод, что я только и мечтаю о том, чтобы Россия вернулась к капиталистическому строю и даже уверен в том, что это случится. Желая опозорить меня как преподавателя^] авторы статьи пишут, что я был «снят с педагогической работы на Педфаке», что в университет я был приглашен моим «учеником» — т. Третьяковым^] в известной мере проникнувшегося антимарксистскими взглядами своего «учителя», что ударником я был объявлен благодаря оппортунизму т. т. Федорова, Максимова, Ефимовой и др. моих «защитников». С Педфака я ушел по собственному заявлению, что можно установить по документам. «Кумовство» т. Третьякова и оппортунизм профсоюзной организации Ун-та в приглашении меня в университет и расценка моей работы, как ударной конечно никакого значения не имело, т. к. я достаточно известен в научном мире по своей деятельности, чтобы занять место профессора Ун-та и без всякого кумовства. И так я считаю выпад против меня т.т. Староверова, Куклина и Маневича явно клеветническим, маневром троцкистов, достаточно разоблаченных партией[,] и объявление меня классовым врагом решительно ни на чем не обоснованным и идущим в разрез с отношением партии к старым специалистам, наиболее четко выраженном т. Сталиным в его «шести условиях» [,] и поэтому прошу Вас поставить этот вопрос перед соответствующими партийными организациями. Не найдете ли также возмож
28
Раздел I
ным возбудить вопрос о пересмотре решения МБ в отношении отказа в принятии меня в профсоюз, общественную работу которого я все время вел, не будучи его членом[,] и от которого ничего[,] кроме печального недоразумения, идейно меня не отделяет.
Профессор (Дорогостайский)
29 августа 1933 г.
г. Иркутск
ЦЦНИИО. Ф. 123. On. 4.Д 115. Л. 26-26 об. Машинописная копия того времени, подпись машинописью. На л. 26 вверху рукописная помета: «<...>б Правды <Кольцову?>».
Письмо редакции Сибирской советской энциклопедии И. П. Товстухе с просьбой написать статью о И. В. Сталине3
2 декабря 1933 г.
Уважаемый Иван Павлович!
Редакция ССЭ обращается к Вам с просьбой написать для издающегося IV тома статью «Сталин в Сибири».
Желательный размер от печатного полулиста (20.000 тип. знаков) до листа (40.000 знаков). Статья биографического характера, но было бы очень желательно соединить ее с другой по существу самостоятельной темой — «Сталин о Сибири».
Срок написания — два месяца,— редакция хотела бы иметь эту статью к февралю.
Тип нашего издания Вам известен, т. к. в конце сентября Вам были посланы редакцией вышедшие тома (т. т. II и III, первого тома, полностью разошедшегося, в Москве не оказалось).
Зная, что Вы живо интересуетесь краевыми изданиями, редакция надеется на Вашу поддержку и согласие написать статью, тем более что Вам уже приходилось работать над этой темой.
Гл. редактор (Б. Шумяцкий)4
Секретарь (Турунов)5
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1. Д. 112. Л. 3. Машинописный экземпляр того времени (отпуск). Внизу слева написанная от руки дата «2/ XII 33».
Опубликовано: Павлова И. Роковая буква //Земля Сибирь. 1991. № 0. С. 74-80.
6 Неразборчиво.
Вторая «сталинская» пятилетка
29
Письмо Г. А. Вяткина А. Н. Турунову
о ходе работы над IV томом Сибирской советской энциклопедии
8 января 1934 г.
Москва. Воровского, 18, кв. 18.
АН. ТУРУНОВУ.
Уважаемый Анатолий Николаевич!
Что-то редко Вы нам пишете. Не думаете ли вы, что мы бездельничаем? Мы не бездельничаем, но буквально изнемогаем под гнетом всяких объективных и субъективных трудностей, о чем я считаю необходимым Вас информировать.
Ведущее звено нашего микроскопически-малого редакционного аппаратика — это политсекретарь Б. А. Шляев6. Но он работает (по совместительству) также в радио-студии (Зав. художественным вещанием), широко используется по партлинии, а самое главное и худшее — это то, что он крайне болезненный человек, с постоянными сердечными припадками, выводящими его из строя на дни и на недели. Кроме того, к своим обязанностям он относится чрезвычайно осторожно и тщательно, поэтому темпы чтения им статей весьма замедлены. Все это ведет к тому, что даже срочные статьи лежат без движения по неделям, и мы тут бессильны. Мы напоминаем и просим, что еще можем сделать?
Вот я Вам пишу это письмо, а т. ШЛЯЕВ с лицом мученика сидит за соседним столом, одной рукой хватаясь за больное сердце, а другой листая «Октябрьскую революцию» и я вижу, как гримасы боли искажают минутами его лицо. С 15 января он направляется в Томск лечиться.
Ев. Мих. Меликов7 тоже нередко выбывает из строя (активный туберкулез, а в редакционной комнате постоянно такой холод, что мы уже третий месяц работаем в шубах).
У Е. П. Величенко8 не проходит болезнь ног и поэтому бегать по авторам с прежней резвостью она не в состоянии.
А. А. Ансон9 последние два-три месяца загружен сверх меры, а тут еще избрали его Председателем Краевого Оргкомитета Союза Сов. Писателей,— и темпы его энциклопедической работы естественно снизились.
Угнетают по-прежнему авторы и редакторы отделов — своими отказами и неаккуратностью. С первых чисел января все партийцы заняты конференциями и подготовкой к съезду и им не до нас.
Наш маленький аппарат все же делает, что может. Приготовлена большая папка Вам для набора — вот кончим на днях «Октябрьскую ре
30
Раздел I
волюцию» и пошлем Вам кучу статей, в том числе ряд крупных (Охотничье Хоз-во, Профдвижение и пр.).
Примите наш новогодний привет и лучшие пожелания.
Г. Вяткин10.
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1. Д. 108. Л. 5. Машинописный экземпляр того времени (отпуск). Вверху написанная от руки дата «8/1 34 г.».
Письмо А. Н. Турунова А. А. Ансону по поводу статьи о И. В. Сталине для Сибирской советской энциклопедии
23 января 1934 г.
23/134.
Уважаемый Александр Антонович!
Жду от Вас указаний как быть с заказом статьи «Сталин в Сибири и Сталин о Сибири» для IV тома нашей Энциклопедии11. Товстуха ответил отказом; и пишет между прочем: «Очень бы мне хотелось быть полезным Сиб. энциклопедии, к сожалению, сейчас взяться за это дело абсолютно не в силах: болен вынужден сидеть все время вне Москвы, причем довольно часто в постели, т. е. условия такие, что ни за какую совершенно работу взяться нельзя. Вероятно, Вам придется взять на это дело Я. Шумяцкого, который больше других в курсе этой темы и писал уже об этом. Если пригодиться мой совещательный голос в этом деле — я весь к Вашим услугам».
Б. 3. пока указаний мне еще не дал. Хотелось бы знать Ваше мнение о возможности заказа статьи Я. Шумяцкому. Брать на себя инициативу в этом деле я не решаюсь. Если не будете возражать, можно попросить и Я. Шумяцкого. Вторую часть статьи может быть напишет кто-нибудь другой — скажем т. Эйхе?
Пожалуйста ответьте поскорее. Ускорьте также высылку недостающих статей по букве «О» и ответ на мои вопросы, поставленные в прошлом моем письме к Вам.
С приветом Туру нов
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1.Д. 108. Л. 15-16. Рукописный подлинник, автограф А. Н. Турунова. Нал. 15рукописная помета вверху слева: «Ответ дан по прошлому письму».
Опубликовано с сокращением: Павлова И. Роковая буква // Земля Сибирь. 1991. № 0. С. 74-80.
Вторая «сталинская» пятилетка
31
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ОБЪЕДИНЕННОГО ИНСТИТУТА ИСТОРИИ, ФИЛОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ
УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ОБЛАСТНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ АРХИВ УПРАВЛЕНИЯ ФСБ РФ по НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ВЛАСТЬ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ
В СИБИРСКОЙ ПРОВИНЦИИ
(1933-1937 годы)
Сборник документов
Ответственный редактор доктор исторических наук С. А. Красильников
Новосибирск «Сова» 2004
ББК 63.3(2)7 В 582
https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_ZE5LN00xYWp1T0k/edit?usp=sharing
Рецензенты доктор исторических наук В. Л. Соскин доктор исторических наук И. С. Кузнецов
Утверждено к печати Институтом истории СО РАН
Книга подготовлена при финансовом содействии гранта Президента РФ по поддержке ведущих научных школ (J6HIH-1134.2003.6)
Власть и интеллигенция в сибирской провинции (1933-1937 го-В 582 ды): Сборник документов / Сост. С. А. Красильников, Л. И. Пыс-тина, Л. С. Пащенко. Новосибирск: «Сова», 2004. — 352 с.
ISBN 5-87550-212-6
Сборник продолжает серийную тематическую публикацию документов и материалов из государственных и ведомственных архивов Сибири, освещающих сложную динамику постреволюционных взаимоотношений институтов власти с профессиональными группами региональной интеллигенции периода второй «сталинской» пятилетки. Первый раздел представлен документами, отразившими советскую региональную социально-культурную политику и условия реализации специалистами своих профессиональных функций в контексте форсированной модернизации страны. Второй раздел иллюстрирует на материалах двух архивно-следственных дел репрессивную политику режима в отношении «буржуазных спецов» («белогвардейское дело» 1933 г.) и новой генерации интеллигенции («вредительская организация» в животноводстве 1937 г.).
В приложении даны документы надзорного производства второй половины 1950-х гг. по пересмотру сфальсифицированных «дел» 1933 и 1937 г. в отношении групп репрессированной интеллигенции.
Книга предназначена историкам, архивистам, а также всем интересующимся отечественной историей.
© Составление. С. А. Красильников,
Л. И. Пыстина, Л. С. Пащенко, 2004 © Институт истории ОИИФФ СО РАН, 2004 © ОГУГАНО,2004 ISBN 5-87550-212-6 © ИД «Сова», 2004
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый вниманию читателей сборник — третий в серии документальных изданий «Власть и интеллигенция в сибирской провинции», вышедших в 1996 и 1999 г. Он хронологически охватывает период второй «сталинской» пятилетки. Ведущими тенденциями развития советского общества в эти годы стали усиление централизации, структурного единообразия, формирование в основном тоталитарной модели политического устройства. Происходит внедрение тоталитарных принципов организации во все сферы общественной, хозяйственной, культурной жизни.
Политике власти в отношении к интеллигенции в эти годы присущи нарастание жесткого давления, увеличение контроля над поведением, настроениями интеллигенции, ее профессиональной деятельностью. В разных формах осуществляются «чистки» кадрового состава вузов, НИ У, предприятий, управленческих структур. В массовом порядке выявляются и отстраняются от работы неблагонадежные, «классово-чуждые» по происхождению и «антисоветские, контрреволюционные» элементы. Продолжается борьба с «вредительством». Обличается «примиренчество и гнилой либерализм» администрации и партийных организаций (вузов, предприятий), не принявших вовремя мер по выявлению и разоблачению «враждебных» действий или намерений их работников.
В первую очередь под огонь разоблачений и грубой критики подпадают представители «старой» интеллигенции и многочисленные «бывшие», ставшие в послереволюционные годы специалистами в разных областях хозяйственной, управленческой, культурной деятельности. Но, кроме того, и новые кадры, выходцы из партийной среды, «запятнавшие» себя явным или мнимым участием в антипартийных группировках, связями с «врагами народа»; высказывавшими раньше или теперь взгляды или мнения, позволявшие квалифицировать их как «не марксистские», «троцкистские» и т. п.
4
Предисловие
Структурно сборник состоит из двух разделов. В первом — документы, отражающие процессы развития высшей школы, научно-педагогической интеллигенции; некоторые аспекты кадровой проблемы в хозяйственно-промышленной сфере (состав, «вредительство» и его последствия); деятельность научных учреждений Западной и Восточной Сибири (Биолого-географический институт при Иркутском университете, Западно-Сибирская краевая комплексная лаборатория, Сибирский физико-технический институт в Томске). Ряд документов личностного происхождения — заявления, жалобы лиц, испытавших разные формы дискриминации («чистки», исключение из вуза, «шельмование» в печати), вступивших в конфликтные отношения с управленческими, властными структурами.
Основная сюжетная линия и большинство документов первого раздела связаны с характеристикой многообразных проблем развития высшей школы региона, положения научно-педагогических кадров, принципов формирования студенческого контингента и т. д. В первую очередь, это документы Отдела школ и науки Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) — докладные записки в ЦК ВКП(б), итоговые обзоры по материалам обследований вузов, данные об изменении численности и состава студенческого контингента и т. п. (см. с. 75,106,118,124). Следующий информационный срез представлен отчетами, докладными записками, докладами, ответами на запросы административного и партийного руководства вузов (Томские индустриальный и медицинский институты, университет, Омская ВКСХШ и др.) (см. с. 34,84, 89,95,138).
Коллизии взаимоотношений власти и интеллигенции в эти годы наиболее полно отражены в ракурсе кадровой проблемы. В аналитических документах, исходящих от партийных органов, и материалах обследований отмечалась острая нехватка преподавательских кадров (особенно в новых вузах), недостаточный (как правило) уровень их научно-педагогической квалификации, непозволительно большая «засоренность» профессорско-преподавательского состава вузов лицами, «чуждыми» по социальному происхождению, политическим взглядам, методам преподавания (см. с. 40,111,119-123,131-132).
Четко прослеживается линия на усиление партийного руководства и контроля — через партийно-массовую работу вузовских парторганизаций, путем создания особого положения (статуса) социально-экономических дисциплин в вузах. Результаты проведенной Запсибкрайкомом ВКП(б) в конце 1936 г. проверки показали низкий уровень преподавания и знаний студентов, «безответственное и формальное» отношение руководства вузов к организации преподавания социально-экономических
Предисловие
5
наук. В принятом по результатам проверки постановлении Запсиб-крайкома ВКП(б) от 5 декабря 1936 г. «О преподавании социально-экономических наук в вузах края» намечались меры, призванные преодолеть «неизжитое еще мнение» многих директоров вузов, что социально-экономические науки «неосновные», соответствующие кафедры «политические», поэтому ими должны заниматься парторганизации вузов (см. с. 106-114).
В середине 1930-х гт. делаются очередные важные шаги, направленные на совершенствование системы организации высшей школы, улучшение управления, повышение качества подготовки кадров. Постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой» от 23 июня 1936 г. вводились жесткие принципы регламентации всех сторон жизни вузов, организации учебного процесса, производственной практики, повышалась роль и ответственность отраслевых наркоматов в деле руководства высшей школой.
Ряд документов сборника связан с подготовкой к изданию очередных томов Сибирской Советской энциклопедии (из переписки членов редакции ССЭ) (см. с. 28-30, 114-115). Судьбы этого уникального издания и людей, его осуществлявших, с полным основанием могут быть отнесены к категории «репрессированных». Четвертый том пятитомной по замыслу ССЭ увидел свет только в виде отпечатанного в нескольких экземплярах макета, а завершающий пятый том так и не вышел, оставшись в рукописных текстах на разной стадии редактирования. Участь издания разделило и большинство членов редакции. Работа увязала в различных согласованиях, касавшихся прежде всего адаптации текстов статей к изменяющейся политической конъюнктуре и цензурным ужесточениям. Атмосфера обреченности просматривается в публикуемой переписке членов редакции.
Второй раздел сборника представлен материалами архивно-следственных дел (АСД), сфабрикованных спецорганами в 1933 и 1937 г. в отношении отдельных групп и представителей как «старой», так и «новой» интеллигенции. В контексте сказанного выше особое место занимают репрессивные действия в отношении ряда групп интеллигенции в 1933 г. Историки интеллигенции и государственных репрессий традиционно выделяют период «вредительских процессов» и «дел» (открытых и закрытых) с 1928 («Шахтинский процесс») по 1931 г. («Меньшевистский процесс»). Все они имели громадный резонанс и глубокие социально-психологические последствия и для власти, и для общества, и для самой интеллигенции. И хотя свою мобилизационную роль, по мнению сталинского руководства, процессы над «вредителями» сыграли, и весной — ле
6
Предисловие
том 1931 г. началась полоса «мягкой» политики («шесть условий т. Сталина»), спецорганы, нацеленные на перманентное доказательство своей полезности и незаменимости, продолжали «теневую» агентурную разработку групп и отдельных лиц из числа «бывших» и «спецов». Разработка велась на перспективу.
Именно таким «перспективным» для сибирских чекистов стало агентурное дело под названием «Паутина». Оперативную разработку по нему проводили сотрудники Секретно-политического отдела Полпредства ОГПУ по Сибирскому (далее Западно-Сибирскому) краю. К 1931 г. оно стало вырисовываться как «дело Общества по изучению Сибири и ее производительных сил (ОИС)». Считалось, что в Сибири под прикрытием ОИС осуществлялась консолидация «контрреволюционной вредительской организации», а Совет общества как руководящий центр формировался из руководителей «отраслевых вредительских групп». Велась оперативная разработка примерно трех десятков видных представителей «старой» технической интеллигенции, профессуры, творческой интеллигенции, проживавших в Новосибирске, Томске, Омске. Весной 1931 г. прошли первые аресты, затронувшие ряд руководителей ЗСОРГО (Омск) и ОИС (Новосибирск). Аресты можно назвать прологом к будущему «делу контр-революционной белогвардейской повстанческой организации в Запсибкрае». 29 марта 1931 г. ПП ОГПУ по ЗСК было вынесено постановление об аресте бывшего генерал-лейтенанта Русской армии, проф. Академии Генерального штаба, на тот момент научного сотрудника Института промышленных экономических исследований (ИПЭИ) в Новосибирске В. Г. Болдырева. Одновременно прошла серия арестов в Омске среди ученых и работников военно-топографической и геодезической служб. Чекисты намеревались получить в отведенные для задержания два месяца доказательства «вредительской деятельности» Болдырева, связав его с рядом представителей военной интеллигенции в самой Сибири и в Москве. Давая показания о своей профессиональной деятельности, связях и знакомствах, Болдырев, имевший опыт нахождения под арестом в 1917 и 1922-1923 гг., вел себя предельно осторожно, не оговаривая других и не допуская самооговора. 29 мая срок его ареста был продлен «ввиду сложности дела». Однако и позднее доказательная база существования «вредительской организации» с Болдыревым во главе так и не была сформирована. Утверждение о том, что «отраслевые вредительские группы» сложились в ЗСОРГО, Сибирском геодезическом управлении, геологоразведочном управлении, земельном тресте, не подтверждались показаниями арестованных. В результате 15 августа 1931 г. ППОГПУпоЗСК было принято постановление о том, что «имевшиеся
Предисловие
7
против Болдырева предварительные материалы в процессе следствия подтвердились только в части а/с агитации, материалы же в части к.-р. вредительской деятельности Болдырева подтверждения не получили». Итогом решения стало освобождение Болдырева из-под стражи1. Были освобождены и остальные арестованные (всего 8 чел.). 1 октября 1931 г., рассмотрев представленные ПП О ГПУ по ЗСК материалы, распорядительное заседание (РЗ) Коллегии ОГПУ вынесла решение о прекращении дела.
Однако уже в феврале 1932 г. на основе дела «Паутина» (само оно было прекращено) возникли новые «дела» по «отраслевым группам» — «Плановики», «Географы», «Геодезисты», «Мелиораторы», «Растениеводы», «Мистики» и др. Именно эти разработки чекистов были положены в основу мистифицированного «белогвардейского дела».
Обстоятельства возникновения последнего на рубеже 1932-1933 гг. не ясны в полной мере без знакомства с делопроизводством ОГПУ того периода времени. Однако очевидны две причины активизации прежнего дела «Паутина». Первая из них лежит в плоскости внутриполитической ситуации в стране. Это обстановка «чрезвычайщины» (голодомор, беженство от голода, «чистка» городов и приграничных территорий от «социально-вредных и опасных элементов» и т. д.), вызвавшая новый виток репрессий. Региональные руководители испрашивали санкции на применение ВМН и депортаций. В недрах аппарата ОГПУ готовился план новой массовой депортации 2 млн чел. в спецпоселки, сопоставимой с высылками 1930-1931 гг. Обстановка социальной дестабилизации подталкивала чекистов к активизации усилий по «вскрытию» «контрреволюционных группировок».
Вторая причина вытекает из внутрикорпоративных отношений в чекистском ведомстве. В обстановке подготовки и проведения массовых репрессий возрастали значение и вес конкретных подразделений, выполнявших основную работу. Дела о «вредительстве» по функциональному разграничению приходились на экономические отделы (ЭКО) ПП ОГПУ, дела же о «повстанчестве» рассматривались секретно-политическими отделами (СПО). В конце 1932 - начале 1933 г. ЭКО ПП ОГПУ по ЗСК начал массовые аресты и следствие по «контрреволюционному заговору в сельском хозяйстве», где были «вскрыты» «Западно-Сибирский краевой филиал» и его «территориальные организации» (аресты по этому «делу» коснулись более 2 тыс. чел.). А СПО ПП ОГПУ по ЗСК с января 1933 г. производил столь же массовые аресты по «белогвардейскому делу». Арестованные в 1938 г. высокопоставленные чекисты, руководившие в то время территориальными УНКВД по Алтайскому краю С. П. Попов и Каменец-Подольской обл. И. А. Жабрев, участвовавшие в
8
Предисловие
1933 г. в фабрикации обоих «дел», во время допросов не скрывали этой подоплеки. В частности, Попов показал: «Между СПО и ЭКО шло активное соревнование в фальсификации следствия, координируемого полпредом Алексеевым»2.
Для самого же Н. Н. Алексеева, весной 1932 г. сменившего на посту полпреда ОГПУ по ЗСК Л. М. Заковского, «вскрытие» двух столь круп/ ных «организаций» позволяло показать свои руководящие возможности. Выступая перед краевым активом 4 июля 1933 г., Алексеев говорил: «...как раз в самых последних месяцах [19]32 года и в течение первых 3-х месяцев [19]33 г. органами ГПУ была раскрыта очень серьезная повстанческая организация, сумевшая проникнуть в систему наших МТС. Эта организация руководилась контрреволюционной группой специалистов, сидевших у нас в различных органах сельского хозяйства, и в частности, в Трактороцентре [...] Всего по делу этой контрреволюционной с. х. организации нами было арестовано примерно 2 100 человек. Из них по приговору тройки мы расстреляли около 1 ООО человек. И все это на протяжении последних 5 месяцев. Надо сказать, что большинство специалистов, агрономов, зоотехников и прочих — являлись членами этой контрреволюционной группы. Из них не меньше 40 человек бывших белых офицеров [...] Попутно можно будет указать, что была вскрыта организация, возглавлявшаяся генералом Болдыревым, верховным командующим директории,... которая объединяла около 400 офицеров и 1000 человек всякого рода другой публики. Так что здесь напряженное положение борьбы с классовым врагом более высокое, чем в других краях»3.
Родовым признаком, по которому фабриковалась «белогвардейская организация», для чекистов была принадлежность к офицерству — кадровому и военного времени, которое зачастую огульно причислялось к «белому». Тот же Алексеев давал пояснение: «...кадров в Западной Сибири, способных на организацию контрреволюции, у нас более чем достаточно. Одних белых офицеров в Запсибири числится около 10 тысяч человек. За этот период времени, за 4-5 мес. арестовали около 500 человек. Но во всяком случае кадры контрреволюции еще не ликвидированы полностью. Причем нам их все время пополняют, потому что каждый день мы получаем махровых контрреволюционеров, присылаемых из Москвы и Ленинграда, в среднем по крайней мере около 100 человек таких «квалифицированных» кадров.
Я совершенно не касаюсь вопроса о том, что в Запсибкрай в этом году вселяются около 250-300 тыс. кулаков. Я говорю только об интеллигентах, белых офицерах, профессорах и прочих «милых» людях, которых нам присылают в большом количестве.
Предисловие
9
Таким образом, унаследованный от колчаковщины контрреволюционный элемент в течение ряда лет пополняется в Западной Сибири ссылкой. Конечно, я имею некоторое отношение к распределению этих «кадров», вплоть до перемещения их в лучший мир. Это бывает»4.
Как отмечал в своих показаниях в феврале 1939 г. Попов, «Барнаульский оперсектор под руководством Жабрева особо выделялся из числа других и сумел по указанию полпреда Алексеева дать путем прямой фальсификации количественно большую «периферию» и «боевые группы», входившие в белогвардейский «заговор» и «заговор» в сельском хозяйстве. По двум этим делам было арестовано только Барнаульским оперсектором и осуждено тройкой свыше 2 500 человек»5. Сам Жабрев занял «уклончивую» позицию: «В отношении фальсификации в следствии по периферийным группам, следствием которых руководил я — отрицаю. Мне было известно, что руководящая головка этих организаций является фальсифицированной и протоколы следствия по этой руководящей головке... являются фальсифицированными и подложными... в начальной стадии мне не была понятна линия, взятая руководством ПП ОГПУ по этим двум делам»6. В то же время есть показания бывшего уполномоченного СПО Р. П. Волова, данные им в декабре 1957 г., где чекист утверждал, что незаконных методов ведения следствия к обвиняемым не применялось, показания ими писались собственноручно, не сомневался он и в самом существовании «белогвардейского заговора»7. Между тем очевидно, что наличие в архивно-следственном деле (АСД) по «белогвардейскому заговору» как протоколов, писавшихся следователями и содержавших на каждой странице заверительные подписи обвиняемых, так и заявлений и показаний, написанных заключенными собственноручно, не может быть доказательством нефальсифицированности дела в целом. Мотивы дачи арестованными «признательных показаний» разнообразны и индивидуальны. Стратегия и тактика поведения людей перед чекистской машиной не укладывается в одну четкую схему, особенно когда по указанному «белогвардейскому делу» аресты затронули сотни человек, следствие велось в нескольких городах с января по май 1933 г.
Состояние находившихся под следствием отчасти передает в своих показаниях в конце 1957 г. А. А. Яровой, научный сотрудник из Новосибирска, проходивший по данному «делу» и давший «признательные» показания, что, возможно повлияло на сравнительно «мягкий» срок — 3 года ИТЛ: «В камере со мной, когда я находился под следствием, содержалось примерно человек сорок. Из всех разговоров, которые велись среди арестованных, можно было понять, что их также обвиняют в участии в к.-р. организации, в которой якобы состоял и я. Некоторые из них при
10
Предисловие
знали себя «виновными» по различным причинам. Складывалось впечатление о какой-то неполноте следствия, был какой-то сумбур и, конечно, никакой к.-р. организации... не существовало»8.
Очевидно, что за столь короткое время провести качественное следствие сотрудники СПО не могли, тем более не располагая серьезными компрометирующими арестованных материалами. Но и повторять промах 1931 г. чекисты не собирались. Поэтому собранные по делу «Паутина» материалы были пущены в ход. Уже первые из арестованных — руководитель «группы» «Мистиков» профессор-правовед Б. П. Иванов, известный краевед, библиограф и один из руководителей редколлегии Сибирской Советской энциклопедии (ССЭ) П. К. Казаринов, научный сотрудник Института краеведения И. М. Залесский, давно находившиеся в чекистской разработке, практически сразу стали давать «признательные показания». Далее своими «показаниями» с чекистами стали «делиться» арестованные и намеченные ОГПУ на роли «руководителей Центра» проф. Н. П. Шавров и проходивший по процессу в 1920 г. над колчаковскими министрами Г. А. Краснов.
Поначалу арестованные говорили о некоей «контрреволюционной вредительской организации», что лежало в русле дела «Паутина». Брали прежде всего фигурантов по разработкам данного дела. Однако одновременно шли и аресты бывших кадровых военных — полковников X. Е. Бу-тенко, Е. В. Булатова. Затем наступила очередь соратников генерала А. С. Бакича — генералов Р. П. Степанова, А. С. Шеметова и др. В процессе ведения следствия «вредительские» и «повстанческие» линии начали объединяться в одну. Ключевой объединявшей их фигурой стал проф., генерал В. Г. Болдырев. 2 апреля 1933 г., давая «показания» группе руководителей ПП ОГПУ во главе с Алексеевым, Болдырев уже «уверенно» говорил о наличии трех периодов в «развитии к.-р. организации»: первый (1926-1928) — «подбор кадров»; второй (1929-1930) — «организационное оформление и вредительство»; после 1930 г.— «повстанческая деятельность»9. Для этого и нужна была фигура полковника Бутенко в качестве «помощника». Арестованный 28 февраля 1933 г. Болдырев на допросе 4 марта уже «назвал» Бутенко членом мифического «Центра». Впрочем, о подлинности ряда первых протоколов допроса Болдырева говорить не приходится, подписи Болдырева на них явно фальсифицированы (о чем свидетельствовал в 1939 г. высокопоставленный чекист Жаб-рев). Наличие грубых подлогов ряда протоколов допросов обвиняемых не подлежит сомнению. Однако есть и немалая часть «показаний», действительно написанных собственноручно и Болдыревым, и Красновым, и Шавровым, и многими другими. Следовательно, фальсификация ве
Предисловие
11
лась и грубыми, и более тонкими приемами. Комбинация уговоров и угроз, безусловно, давала свои результаты. Теперь не дано узнать, почему большинство пошло на самооговоры и оговоры других.
Впрочем, некоторая часть арестованных виновными себя не признавала с момента первого допроса. Из 225 «активных участников организации», находившихся под арестом и следствием, более 40 чел., или примерно пятая часть свою вину не признали. Среди тех, кто отказался «сотрудничать со следствием», были такие ключевые для чекистских ми-стификационных схем личности, как Г. И. Черемных, Н. Я. Брянцев, И. А. Лаксберг, входившие якобы в «Центр» «организации». Примечательно, что у них не было «яркого» «белогвардейского» прошлого. Напротив, имелись даже заслуги перед революционным движением или советской властью. Это, однако, не оградило их от расстрела — Лаксберга вскоре по завершению «дела» в 1933 г., а Черемных и Брянцева — в 1937 г.
Не дано узнать, почему давали «признательные показания» генерал В. Г. Болдырев, профессора Н. П. Шавров и Б. П. Иванов, бывший товарищ министра финансов правительства Колчака Г. А. Краснов (двое последних уже приговаривались в начале 1920-х гг. в ВМН, но были амнистированы ВЦИК) и др. весьма значительные в интеллектуальном и волевом смысле личности, большинство из которых имело «богатый» опыт общения с органами ВЧК-ОГПУ и не питало иллюзий о том, что с ними произойдет в случае самооговоров. По мнению уже упоминавшегося Ярового, сидевшего некоторое время в одной камере с Г. А. Красновым, у него «сложилось впечатление, что Краснов дал признательные показания о своем участии в к.-р. организации из-за страха наказания... В разговорах он говорил, что если он признался, то расстреливать его не будут и дадут какие-то льготы»10.
В материалах надзорного производства, проведенного по данному «делу» во второй половине 1950-х гг., прослеживается и провокационная линия. Так, упоминавшийся Волов показал в 1957 г. на особую роль, которую сыграл в ходе следствия не фигурировавший среди обвиняемых, но находившийся в камерах с Болдыревым и Красновым С. П. Волконский, выходец из аристократического рода. Поддерживая регулярные контакты с Жабревым, он оказался приговорен к нескольким годам условно и затем ему было предложено выехать из Новосибирска11. Известно также, что до своего ареста некоторые из обвиняемых, в т. ч. впоследствии расстрелянные «выполняли отдельные задания органов».
Следствие «по делу контр-революционной белогвардейской повстанческой организации в Запсибкрае» завершилось 13 мая 1933 г.,
12
Предисловие
продлившись четыре месяца. Обвинительное заключение состояло из 227 страниц текста (публикуется в данном сборнике в извлечениях). Собранный в 20 томов следственный материал поступил на рассмотрение и решение в Коллегию ОГПУ. Там он был принят к производству и 5 августа 1933 г. Коллегия вынесла первое решение по данному «делу», а 27 августа 1933 г. последовало второе. По постановлению Коллегии от 5 августа 1933 г., приговоры были вынесены в отношении 159 обвиняемых, а 27 августа в отношении еще 66 чел. Всего, таким образом, через Коллегию ОГПУ прошло 225 обвиняемых в участии в «белогвардейской организации», из них 28 чел. были приговорены к расстрелу, приговор приводился в исполнение с 20 по 24 августа 1933 г. Все остальные из первого списка получили по 10 лет лагерей, за исключением В. И. Иванова (8 лет). Обвиняемые из второго списка получили меньшие лагерные сроки (от 3 до 5 лет), некоторые были отправлены на высылку в пределах края, И. А. Андрианова из-под стражи освободили12. Судьба большинства осужденных была предопределена этими приговорами. К моменту ведения надзорного производства в живых осталось менее 10 из 225 чел. Большинство погибло в период «Большого Террора». Трагичной оказалась участь примерно трети (ок. 80 чел.), попавших после приговора 1933 г. в Соловецкий лагерь, где к ним приклеилось название «сибиряки». Так они называли себя сами, так они значились и в агентурных сводках. В частности, в одной из них за 1934 г. отмечалось: «Вся группа „Сибиряков" считает, ...что дело в отношении их создано искусственно органами ГПУ. Усиленно ведутся толкования, что дело в отношении б[ывших] офицеров Колчака (б[ольшинст]во „Сибиряков" служили в армии Колчака) была создана только для того, чтобы их изолировать на период строительства второй пятилетки, а также в связи с опасностью войны на Дальнем Востоке»13. Некоторые (в частности Н. Я. Брянцев) сумели найти применение своим знаниям и опыту даже в условиях лагеря (см. публикуемые письма Брянцева из Соловков).
70 чел. попали в печально известный «первый Соловецкий этап», вывезенный из Соловков и расстрелянный по приговору тройки УНКВД по Ленинградской обл. 27 октября 1937 г. в Карелии (урочище Сандар-мох). Около десятка «сибиряков», в числе которых были известные деятели сибирской интеллигенции М. Б. Шатилов, Г. И. Черемных, С. И. Орлов, расстреляли по приговору той же тройки 8 декабря 1937 г. Среди тех, кто был этапирован в сибирские тюрьмы и лагеря, выжили буквально единицы, выйдя из мест заключения только в конце 1940-х — начале 1950-х гг. Основную их часть также поглотил «Большой Террор».
Предисловие
13
Результаты и последствия массовых арестов по «белогвардейскому делу», равно как и по «заговору в сельском хозяйстве», произведенных чекистами в первой половине 1933 г., вполне могут быть названы Сибирским Прологом «Большого Террора»14. Об этом свидетельствует репрессивная статистика.
Так, только по «сельскохозяйственному делу» было привлечено 2 197 чел., из которых по постановлениям Коллегии ОГПУ и тройки ПП ОГПУ по ЗСК 1 114 чел. было заключено в ИТЛ, 976 чел. расстреляно, 107 чел. освобождено15. По «белогвардейскому делу» было арестовано 1 759 чел. Еще до рассмотрения «дела» Коллегией ОГПУ на 225 «активных участников» (август 1933 г.) постановлениями Коллегии ОГПУ и региональной тройки было осуждено 1 057 чел., из них приговорено к расстрелу 219 чел., большинство получило различные сроки заключения и ссылки, 51 чел. был освобожден. Оставшиеся 477 арестованных ждали решений региональной тройки16.
Не располагая полными данными о социальном облике арестованных по данному «делу», можно только сослаться на данные спецорганов, согласно которым около трети арестованных (505 чел.) составили служащие, в т. ч. 362 бывших офицера17. Надо учесть, что среди арестованных насчитывалось до 150 бывших дворян, промышленников, священнослужителей и др., таковыми уже не являвшихся, а выполнявших, в силу высокого образовательного уровня, функции работников умственного труда в различных сферах, зачастую по причине острейшего дефицита таковых в регионе. В «сельскохозяйственном деле» доля специалистов в составе арестованных была, видимо, не столь высокой, а основную массу репрессированных составило крестьянство из «низовых ячеек». Тем не менее и здесь из интеллигенции были «сформированы» «организации» во всех крупных краевых органах, связанных с сельским хозяйством. Только в Новосибирске было арестовано 69 специалистов, массированные изъятия сельскохозяйственной интеллигенции по этому «делу» были произведены и в Омске. Специалисты составляли и ядро осужденных по «лесному делу». Таким образом, можно с полным основанием считать, что в ходе чекистских операций начала 1933 г. были изъяты, а затем изолированы и в основной своей массе уничтожены значительные группы наиболее квалифицированной интеллигенции Сибирского региона в ряде ключевых отраслей экономики и науки.
Последствия этих репрессий были как прямыми, так и опосредованными, сиюминутными и долговременными. Из числа прямых можно с полной уверенностью назвать свертывание и закрытие ряда перспектив
14
Предисловие
ных направлений в развитии науки и культуры региона. Были закрыты или реорганизованы некоторые научные учреждения, потерявшие костяк своих сотрудников (Химико-фармацевтический институт, ИПЭИ, Институт краеведения). Аресты части членов редакции ССЭ фактически предопределили судьбу издания Сибирской энциклопедии как таковой. Работа редакции окончательно прекратилась с началом «Большого Террора», но основной удар был нанесен ей в 1933 г.
В сборнике публикуются также материалы другого архивно-следственного дела, относящегося к организации и проведению одного из самых известных и громких показательных процессов, состоявшихся на территории Западной Сибири в конце 1937 г., т. е. в разгар «Большого Террора». Оно касалось «вскрытой» «вредительской организации» в сельском хозяйстве на территории Куйбышевского и Барабинского районов — «дело Коссаковского и других», названное по имени главного фигуранта «дела», до ареста возглавлявшего Барабинский РИК. При казавшемся сходстве «дел вредителей» конца 1920-х — первой половины 1930-х гг. и аналогичных по форме «дел» 1937-1938 гг. между ними имелась принципиальная разница. Она касается контингента обвиняемых. Если ранее по «делам» проходили почти целиком «социально-чуждые элементы», то в эпоху «Большого Террора» очередь репрессий наступила для «своих» — управленцев и специалистов новой, советской генерации. Это были представители местной партийно-советской и хозяйственной номенклатуры и «советские спецы», призванные нести ответственность за провалы и просчеты в социальной и аграрной политике сталинского режима. В отечественной и зарубежной литературе и документальных изданиях последнего десятилетия феномен открытых показательных судебных процессов, проходивших в провинции осенью 1937 — в начале 1938 гг., привлек к себе внимание, о чем свидетельствуют работы Ш. Фитцпатрик, Р. Маннинг18. Из сибирских исследователей необходимо отметить работы И. В. Павловой и Ж. А. Рожневой19. Исследователи отметили такие характерные черты региональных показательных процессов, как их тенденциозность и жесткая директивная заданность «сверху» («кампанейское правосудие»), выполнение ими функции социально-политической мобилизации масс, функции канализации недовольства населения режимом в русло расправы с конкретными агентами власти в провинции, функции устрашения номенклатуры и специалистов, когда никто не мог чувствовать себя защищенным.
В отличие от более ранних «вредительских дел», «дела» 1937 года в определенной их части становились отправной точкой для «открытого» судопроизводства. Соответственно, после проведения чекистского
Предисловие
15
следствия и составления обвинительного заключения подобное «дело» слушалось в открытом порядке, с участием обвинения и защиты. С одной стороны, это накладывало печать ответственности «правоохранительных» органов за качество предварительного следствия, за поведение обвиняемых на суде и т. д. С другой стороны, в такого рода процессах основное происходило на стадии следствия, где к заключенным применялись «недозволенные» физические и психологические методы воздействия, гарантировавшие от «осечек» на самом процессе. Отказы от признания вины были на такого рода процессах единичны и уникальны.
Процесс над частью руководителей районного звена и специалистов сельского хозяйства в области животноводства, работавших в двух районах НСО (Барабинском и Куйбышевском), готовился и проходил по шаблону, спущенному сверху и опробованному накануне (сентябрь 1937 г.) в Северном р-не НСО. Суду предавалось восемь «участников» «контрреволюционной вредительской организации», среди которых был председатель Барабинского РИКа, а также ветеринарные врачи, фельдшеры, зоотехники. Они обвинялись в том, что своей «деятельностью» нанесли колоссальный урон животноводству двух районов, исчислявшийся миллионами рублей. Следствие было проведено скоротечно, наспех, однако серьезного сопротивления со стороны арестованных следствие не встретило. Лишь один из них, заведующий Куйбышевским райЗО К. Т. Децик покончил с собой накануне завершения следствия. По приговору суда шестеро обвиняемых были приговорены к ВМН, а двое получили сроки по 5 лет ИТЛ каждый. Материалы предварительного следствия и самого суда, скоротечного и расправного, достаточно типичны для показательных судов районного масштаба. Но именно в силу своей типичности они в своей совокупности дают представление о технологии проведения судов, поставленных на конвейер. Они типичны для действий корпоративных групп в сложившейся обстановке: чекисты инициируют («вскрывают») «заговор», прокуратура санкционирует аресты, согласуя свои действия с краевым партаппаратом, судьи и защитники соблюдают процедурную сторону открытого слушания, обвиняемым даже «дозволено» обратиться с ходатайством о помиловании (при всей очевидности, что расстрельные приговоры не пересматривались). Они характерны правовой незащищенностью специалистов, как и в конце 1920-х — начале 1930-х гг. не могущих опровергать предъявляемые им нелепые и чудовищные обвинения. При пересмотре данных «дел» в конце 1950-х гг. обвинения 1930-х гг. не выдерживали никакой критики и «рассыпались». Однако свою зловещую и памятную роль они сыграли.
16
Предисловие
Примечания
1 Архив Управления ФСБ РФ по Новосибирской области (АУ ФСБ РФ НО). Д. 7285. Т. 2. Л. 145.
2 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 3. Л. 39.
3 Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-3. Оп. 2. Д. 450. Л. 216, 218, 220.
4 Там же. Л. 218-219.
5 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 3. Л. 40.
6 Там же. Л. 35.
7 Надзорное производство. Т. 1. Л. 201.
8 Надзорное производство. Т. 5. Л. 103.
9 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 11. Л. 67-68.
10 Надзорное производство. Т. 5. Л. 103 об.
11 Надзорное производство. Т. 1. Л. 202.
12 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 20. Л. 1 а-1 ж; Надзорное производство. Т. 2. Л. 7-9.
13 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Дело М. М. Набокова. Л. 11.
14 К этому же следует присоединить и третье, «лесное дело», следствие по которому велось параллельно. Суду Коллегии ОГПУ в июле 1933 г. было предано 13 «руководителей», а суду тройки ПП ОГПУ — 325 чел., всего 338 чел.- АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 5. Л. 43-49.
15 Там же. Л. 16.
16 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 20. Л. 251.
17 Там же. Л. 8.
18 Fitzpatrick Sh. How the Mice Buried the Cat: Scenes from the Great purges of 1937 in the Russian Provinces // Russians Review. Vol. 52. 1992. July. P. 299-320; Роберта Т. Маннинг. Политический террор как политический театр. Районные показательные процессы 1937 г. и массовые операции // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Т. 5: 1937-1939. Кн. 1:1937. М., 2004. С. 51-70.
19 Павлова И. В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. // Гум. науки в Сибири. Сер. история. 1998. № 2. С. 98-100; Рожне-ваЖ. А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е гг. / Автореф. дисс.... канд. ист. наук. Томск, 2003. 24 с.
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Документы сборника публикуются под названиями, данными им, как правило, составителями. Исключение составляют те из них, что помещены под собственными закавыченными заголовками. Публикуемые в извлечениях документы имеют в заголовке предлог «из». В случае отсутствия точной даты, документы датированы, исходя из содержания, либо по сопроводительным письмам или сопутствующим материалам. Языковые погрешности и ошибки документа передаются дословно, лишь з отдельных случаях даются оговорки под строкой. Без оговорок исправляются только явные ошибки и опечатки машинисток. По поводу архаических конструкций фраз, неточностей, исправлений, повреждений текста и механических утрат даются подстрочные примечания. В квадратных скобках даются пропущенные в документах слова или части слов, буквы, знаки препинания, раскрываются сокращения, не указанные в списке сокращений. Пропуски текста, сделанные составителями в издаваемых документах, отмечены многоточием в квадратных скобках. Предположительное чтение утраченных или неразборчивых мест приводится в угловых скобках. В тексте передаются только авторские подчеркивания. В археографическую легенду включены следующие составляющие: архивный шифр, степень аутентичности, способ воспроизводства, описание бланка, печатей; тексты резолюций и помет. Комментарии к содержанию документов имеют сквозную цифровую нумерацию, объединены в специальном разделе в конце сборника.
Большинство публикуемых в издании документов и материалов выявлено в фондах Государственного архива Новосибирской области (ГАНО) и Архива Управления ФСБ РФ по Новосибирской области (АУФСБ РФ НО). В сборник включены также документы Государственного архива Иркутской области (ГАИО) и Центра документации новейшей истории Иркутской области (ЦДНИИО).
Составители сборника: сотрудники Института истории ОИИФФ СО РАН С. А. Красильников, Л. И. Пыстина; сотрудник Госархива Новосибирской области Л. С. Пащенко.
18
От составителей
Авторы вводной статьи и комментариев — С. А. Красильников и Л. И. Пыстина.
В выявлении документов сборника участвовали О. Н. Калинина, А. В. Пакина, О. В. Шер.
Составители выражают признательность за помощь в подготовке издания сотрудникам УФСБ РФ по Новосибирской области В. В. Ревя-кину, С. А. Шабалину, О. Г. Черепановой; зам. директора ОГУ ГАНО О. К. Кавцевич, сотрудникам архива Г. И. Вышегородцевой, Т. Н. Гуты-ра, Т. Я. Захаркиной, И. В. Самарину; сотрудникам Института истории СО РАН О. А. Орловой, А. В. Рябовой, С. Н. Ушаковой; руководству ЦДНИИО; внуку Н. Я. Брянцева — И. Н. Брянцеву.
Раздел I
ВТОРАЯ «СТАЛИНСКАЯ» ПЯТИЛЕТКА
Вторая «сталинская» пятилетка
21
Заявление зам. директора Восточно-Сибирского госуниверститета А. В. Третьякова в Иркутский горком ВКП(б) с просьбой о восстановлении его в партии1
19 августа 1933 г.
Горком ВКП(б)а Быв. члена партии 1920 г. ТРЕТЬЯКОВА А. В. Зам6. Директора] Гос. Унив[ерситета]в.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Ввиду того, что вопрос' об отношении моем к ДОРОГОСТАЙ-СКОМУ, а значит и об исключении меня из партии проведен без меня, я был в экспедиции и Райком не заслушивал от меня даже объяснений, поэтому прошу вопрос об исключении меня из партии пересмотреть. Райком в своем решении правильно определил политическое состояние в университете, вскрыл его болезни, выявил верно ряд моих ошибок, но Райком был не правильно информирован и вынес слишком суровое взыскание, я классовую бдительность не потерял, не считаю себя не исправимым, допущенные ошибки исправлю и доверие партии оправдаю.
Статья СТАРОВЕРОВА, КУКЛИНА, МАНЕВИЧА, помещенная в газете от 22 июля с. г.[,] правильно мобилизует массу на борьбу за чистоту Марксистско-ленинского воспитания, правильно освещает недочеты в работе университета, в частности ряд моих ошибок, но в ней есть ряд искажений деятельности. Авторы совершенно не знают моей работы до 1933 года и работы как Зав. кафедрой в 1933 г. и поэтому ввели Райком в заблуждение. Авторы пишут, что: «Третьяков с антисоветскими воззрениями Дорогостайского вполне согласен, т. к. он в прошлом был ученик Дорогостайского» это клевета, я в партии 13 лет и все время активно, по большевистски работал, будучи в армии Военкомом, в университете чле-номдеканата, деканом Педфака. За[м]. Директора Университета, правда я не всегда работал <...>д за что имел партвзыскание, но ошибки исправил и они сняты (выговор 1930 г. за недостаточное руководство, как секретарь ячейки фракциями М[естных]К[омитетов] Ж. д. школ, строгий выговор
а Вписано над строкой от руки вместо первоначально напечатанного СВЕРДЛОВСКОМУ РАЙКОМУ ВКП(б). б~в Вписано от руки.
г Здесь и далее подчеркнуто в документе. д Слово не прочитывается.
22
Раздел I
в 1931 г. за примиренческое выступление на чистке членов ВОРНИСО по кандидатуре профессора КОЖЕВАж). От генеральной линии партии не отступал и в практической работе ее не искажал, лекции студентам Педфака и Университета читал не с точки зрения «чистого Дарвинизма», а с Марксистской точки зрения, я выпустил 4 выпуска Педфаковцев и можно их спросить, как я им прочел эволюционное учение, зоологию позвоночных и др. курсы.
Я научный работник самоучка, у меня руководителей не было, было лишь мне сказано партией: «Вырасти и смени Доргостайского» — это 1930 г.[,] я это считаю, что выполнил, я выбивался из сил, но старым специалистам не поддавался и никогда к ним не подмазывался, а с Дорого-стайским за 10 лет не было ни одного мирного собеседования. Достаточно Районному Комитету напомнить, что благодаря того, что я вел на Педфаке активную работу на идеологическом фронте, будучи членом деканата в 1927 году реакционная профессура поставила перед Окруж-комом партии вопрос о моем снятии; но Окружком признал мою работу верной, разоблачили ряд профессоров и их уволили, после этого профессура в течение двух лет проваливала мою кандидатуру в научные работники, в том числе и Дорогостайский: в это время на Педфаке коммунистов [-] научных работников не было, и лишь только после неоднократного ходатайства Окружкома партии перед ПК я был в 1929 г. утвержден НКП ассистентом.
На Педфаке было много реакционной профессуры: Кравц, Арцибы-шев, Азадовский, Дорогостайский, Сварчевский, Львов и др., большинство из них беженцы Колчака, несмотря на то, что ячейка у нас была мала и слаба [-] 5 человек, все студенты, я под руководством партийной организации на протяжении 10 лет вел с ними борьбу, и от них университет освободился, осталось лишь два зубра — Дорогостайский и Франк-Ка-менецкий и кроме них ряд лиц, принадлежащих к «болоту». От Дорого-стайского освободится окончательно не удалось, и его используем как крупного специалиста. Дорогостайского я смог заменить как Зав. Кафедрой, заменил я его для занятий со студентами, но я еще слаб для занятий с аспирантами, вот почему Дорогостайский мною же раскрыт в 1931 г. как контрреволюционер мною же тогда уволенный из профессоров, а в 1933 году с согласия директора университета тов. РУСАКОВА, которого я информировал о <...>ности3 Дорогостайского, вновь был принят в университет и ему поручили узкий курс сравнительной анатомии живот
е Так в документе, правильно ВАРНИТСО. ж Так в документе, видимо Кожова. 3 Часть слова не прочитывается.
Вторая «сталинская» пятилетка
23
ных с аспирантами, которых предварительно предупредили, что за тип Дорогостайский.
В 1930 г.. вновь возвратившись в университет, уже немного выросшим методологически и по специальности, я сразу же резко раскритиковал методологию Дорогостайского на собрании научных работников Педфака, раскритиковал его программу по эволюционному учению зоологии позвоночных, вскрыл чистый Дарвинизм, механистическую концепцию и настоял об изъятии от него курса эволюционного учения. В 1931 году я пересмотрел его научные труды и раскритиковал его, вскрыл как контрреволюционера, явного противника политики Советской власти, в частности в работе «Охотоведение Сибири», где он приводил Кондратьевские установки, ориентировал на американских фермеров, а не на колхозы и совхозы, где он выступал против декретов в налоговой и земельной политики, после этого Дорогостайского из университета уволили, я в то время тоже был заместителем директора университета. В 1933 году <...>и раза на заседании кафедры критиковал Дорогостайского, как с методологической стороны, так и по специальности, но я помню статью СТЕЦКОГО о недопустимости вульгаризации марксизма, считал и считаю преступлением заставлять, как хочет т. Староверов и Маневич[,] профессора[-]реакционера анализировать курс сравнительной анатомии животных с марксистской точки зрения, это будет надсмешкак над марксизмом, вот почему я настаивал, чтобы в его программе был с боку втиснут марксизм. За т[о, что] Дорогостайский подал заявление о принятии его в союз и там снова сделал открытую контрреволюционную вылазку[,] я как Зав. кафедрой не отвечаю, а как член партии я своевременно до заседания информировал Председателя секции научных работников МАНЕВИЧА (член партии) о физиономии Дорогостайского. я ему сказал следующее: «Дорогостайский не <...>л это открыто выступающий противник Советской власти, он не будучи военнослужащим у Колчака был при штабе каким-то советником, мы его критикуем уже 10 лет; в 1931 г. его из университета увольняли как реакционера, он подал в союз потому, что ему надо ходатайствовать о золотой медали за выслугу лет», а на вопрос Маневича[,] принял ли бы я его в союз, я сказал «Конечно нет». После такой беседы я думал, что коммунисту научному работнику должен быть ясен тип Дорогостайского и наши к нему отношения. На собрании же. где разбиралось заявление Дорогостайского я не мог быть, потому что в это же время заседало бю-
и Неразборчиво.
к Так в документе.
л Слово не прочитывается.
24
Раздел I
ро партколлектива. где я и был, моя ошибка в том, что не попросил разрешения у бюро уйти с заседания бюро на собрание месткома.
Наконец[,] считаю слишком для себя тяжелым обвинением, что я зажимал самокритику в университете, наоборот учебную часть смело критиковали студенты и преподавательский состав. Моей ошибкой является выступление на месткоме по заявлению Староверова на Федорова, я не должен был выступать[.] несмотря на то. что Староверову бюро коллектива разрешило подать заявление, тем более, что я со Староверовым был не согласен и выступление Федорова на чистке в основном считал правильным^] но неверным выражением по части нагрузки Староверова, мне нужно было поставить в известность об этом заявлении Райком партии и сообщить Райкому, что Староверов и Маневич совместно выступают против меня, что Староверов еше до заседания бюро за то[,] что я не поддержал его против Федорова на собрании по чистке и за то[,] что на производственном совещании я раскритиковал работу его кафедры, он мне сказал «Поговорим с тобою в контрольной комиссии» и на бюро коллектива ун-та всякими мерами ко мне подкапывался, когда Староверов пришел ко мне и сказал, еще до бюро, что хочет возбуждать преследование против Федорова, я ему ответил, что неверно. Федоров помог нам чистить ячейку, это будет зажим, тогда Староверов попросил у меня справку [об] его нагрузке, что я ему и дал.
На заседании МК я приблизительно сказал следующее: «Тов. ФЕДОРОВ правильно сделал, что выступил на собрании чистки, чем помог нам чистить партию, но он как хорошо знающий, что Староверов выполнил полную нагрузку[,] не имел право бросать слов: „Староверов даром получает деньги" — это дает право думать, что Федоров думает, что коммунисты ^вообще даром получают деньги». Федоров научный работник и ему нужно за свои слова отвечать — теперь великолепно понимаю, что такое мое выступление все равно способствовало зажиму критики и в этом моя грубая ошибка, но это произошло потому, [что] перед этим в течение трех часов на бюро коллектива был напор со стороны Староверова. Маневича и др. Они доказывали мне, что я не правильно раскритиковал работу Староверова, что я примиренчески отнесся к Федорову и все время эти моменты присоединяли, когда бюро обсуждало мой доклад — результаты учебного года, по которому бюро было вынесено ряд правильных практических предложений, их напор довел меня до невозможного состояния. Мне следовало бы об этом сообщить Райкому и Районной контрольной комиссии, что я не сделал.
Резюмируя свое заявление, еще раз прошу оставить меня в партии, допущенные мною ошибки исправлю, признаю, что допустил в своей работе следующие политические ошибки:
Вторая «сталинская» пятилетка
25
1. Мое выступление на заседании МК против Федорова является зажимом самокритики.
2. Я не достаточно четко развернул идеологическую борьбу и[,] выправляя методологические ошибки отдельных научных работников, не поднимал их на принципиальную высоту и не ставил на широкое обсуждение масс.
3. Не попросил разрешения на бюро уйти с заседания бюро на собрание, где разбиралось заявление Дорогостайского, слишком понадеялся на Маневича, которому дал предварительную информацию о Дорого-стайском, благодаря чего Дорогостайский достаточно не был разоблачен, не было сделано политических выводов.
4. Не поставил Райком в известность о трениях, которые были до бюро и на бюро между мною, Староверовым и Маневичем.
5. Как член партии не настоял о немедленной проработке на широких массах контрреволюционной вылазки Дорогостайского на месткомем, что говорит о моей политической близорукости и примиренческом отношении.
А. Третьяков
«19» Августа 1933 г. г. Иркутск
ЦДНИИО. Ф. 123. On. 4. Д. 115. Л. 22-23. Машинописный подлиннику подпись — автограф. Число в дате вписано от руки.
«Заявление» проф. В. Ч. Дорогостайского директору Восточно-Сибирского госуниверситета в связи с «клеветническими нападками» в печати2
29 августа 1933 г.
ДИРЕКТОРУ ВОСТ[ОЧНО-]СИБ[ИРСКОГО] ГОСУДАРСТВЕННОГО] УНИВЕРСИТЕТА копия ЦК ВКП(б) и Ц. О. «Правды» г. Москва ПРОФЕССОРА В. Ч. ДОРОГОСТАЙСКОГО
ЗАЯВЛЕНИЕ.
В «Восточно-Сибирской Правде» появилась статья под заглавием «Руководители Госуниверситета покрывают носителей буржуазной идеологии», подписанная т. т. Староверовым, Маневичем и Куклиным, вы-
м Вписано от руки над строкой.
26
Раздел I
сказывая ряд упреков по адресу дирекции Ун-та и его партийной организации в отсутствии классовой бдительности, авторы главное внимание посвящают мне, объявляя меня не только носителем буржуазной идеологии, но и прямо врагом.
Поводом к явно клеветническим выпадкам против меня послужили мои ответы на поставленные мне вопросы на заседании МК и МБ госуниверситета, где разбирался вопрос об обратном приеме меня в профсоюз, из которого я вышел по личным причинам, ничего общего с политикой не имеющим. Главнейшие вопросы были следующие: «Как вы относитесь к Соввласти вообще и к коллективизации в деревне в частности?», на что я ответил следующее: Те идеи, которыми руководится Советская власть, а именно, изжитие ужасов мировых войн, эксплоатации трудящихся, религиозных предрассудков и проч., как раньше, так и теперь одухотворяют и мою деятельность. Поэтому с идейной точки зрения я никаких возражений против политики Советской власти как международной, так и внутренней не имею. Что же касается повседневной будничной, так сказать, работы, то я, не скрою, смотрю на вещи иногда несколько иными глазами. В отношении коллективизации крестьянства я считаю, что эта мера необходима и логически вытекает из всей политики Соввласти. Было бы странно, если бы Советская власть[,] строя социализм в городе и деревне[,] оставила на стадии мелкого раздробленного хозяйства, не говоря уже о том, что при хорошей организации коллективный труд должен быть гораздо продуктивнее. Далее я указывал на ряд недочетов, которые я наблюдал в отдельных колхозах нашего края, считая их результатом недостаточного руководства.
На вопрос, как я отношусь к науке и каково мое научное мировоззрение, я ответил, что, я биолог-дарвинист. Этот краткий ответ, мне кажется, не давал права Староверову писать, что «чистый дарвинизм профессора Дорогостайского является лишь ширмой, позволяющей отгородиться от марксистско-ленинской теории». Я не отношусь отрицательно к марксизму, но не получив общественно-экономической подготовки не берусь утверждать, что свободно разбираюсь в вопросах этой теории и готов признать, что не вполне овладел марксис[тс]ким методом. Что же касается преподавания в высшей школе — я уже не молодой научный работник, свою преподавательскую деятельность я начал с 1906 года. В 1910 г. я был ученым препаратором Ин-та Сравнительной анатомии Московского Ин-таа, затем в 1912 г. ассистентом. С 1918 г. по настоящее время профессором, сначала Омского сельхоз. Ин-та, а затем Иркутско-
а Так в документе, видимо Ун[иверситета]та.
Вторая «сталинская» пятилетка
27
го Ун-та. Таким образом[,] мой преподавательский стаж равняется 27 годам. Научную работу я начал еще раньше. Первая студенческая работа была напечатана в 1904 г. Всего имею около 30 научных трудов. Участвовал в ряде экспедиций, главным образом по поручению Академии Наук и Географического Об-ва, мне казалось, что упразднение лекции, групповые зачеты и вообще обезличка в работе студентов сильно понижает уровень знаний учащихся. В свое время я указывал на непригодность этого метода и на Педфаке, мне сильно от этого доставалось. Однако жизнь показала, что я был прав и последняя реформа преподавания в высшей школе прошла именно в том направлении, на котором я указывал. Мой выход из союза по личному мотиву председателем собрания был расценен тоже как проявление буржуазной идеологии — «Свою де личную честь научного работника я поставил выше профсоюзной организации», может быть я слишком горячо принял к сердцу действия администрации, но по существу я в то время был прав и буржуазная идеология не причем. Я видел протокол заседания, о котором идет речь[,] и должен заявить, что высказанные мною мысли изложены неправильно, а многое самое существенное даже совершенно опущено. Если даже базироваться на этом весьма тенденциозном протоколе, то и тут нельзя найти чего-либо контрреволюционного. Однако т. Староверов делает вывод, что я только и мечтаю о том, чтобы Россия вернулась к капиталистическому строю и даже уверен в том, что это случится. Желая опозорить меня как преподавателя^] авторы статьи пишут, что я был «снят с педагогической работы на Педфаке», что в университет я был приглашен моим «учеником» — т. Третьяковым^] в известной мере проникнувшегося антимарксистскими взглядами своего «учителя», что ударником я был объявлен благодаря оппортунизму т. т. Федорова, Максимова, Ефимовой и др. моих «защитников». С Педфака я ушел по собственному заявлению, что можно установить по документам. «Кумовство» т. Третьякова и оппортунизм профсоюзной организации Ун-та в приглашении меня в университет и расценка моей работы, как ударной конечно никакого значения не имело, т. к. я достаточно известен в научном мире по своей деятельности, чтобы занять место профессора Ун-та и без всякого кумовства. И так я считаю выпад против меня т.т. Староверова, Куклина и Маневича явно клеветническим, маневром троцкистов, достаточно разоблаченных партией[,] и объявление меня классовым врагом решительно ни на чем не обоснованным и идущим в разрез с отношением партии к старым специалистам, наиболее четко выраженном т. Сталиным в его «шести условиях» [,] и поэтому прошу Вас поставить этот вопрос перед соответствующими партийными организациями. Не найдете ли также возмож
28
Раздел I
ным возбудить вопрос о пересмотре решения МБ в отношении отказа в принятии меня в профсоюз, общественную работу которого я все время вел, не будучи его членом[,] и от которого ничего[,] кроме печального недоразумения, идейно меня не отделяет.
Профессор (Дорогостайский)
29 августа 1933 г.
г. Иркутск
ЦЦНИИО. Ф. 123. On. 4.Д 115. Л. 26-26 об. Машинописная копия того времени, подпись машинописью. На л. 26 вверху рукописная помета: «<...>б Правды <Кольцову?>».
Письмо редакции Сибирской советской энциклопедии И. П. Товстухе с просьбой написать статью о И. В. Сталине3
2 декабря 1933 г.
Уважаемый Иван Павлович!
Редакция ССЭ обращается к Вам с просьбой написать для издающегося IV тома статью «Сталин в Сибири».
Желательный размер от печатного полулиста (20.000 тип. знаков) до листа (40.000 знаков). Статья биографического характера, но было бы очень желательно соединить ее с другой по существу самостоятельной темой — «Сталин о Сибири».
Срок написания — два месяца,— редакция хотела бы иметь эту статью к февралю.
Тип нашего издания Вам известен, т. к. в конце сентября Вам были посланы редакцией вышедшие тома (т. т. II и III, первого тома, полностью разошедшегося, в Москве не оказалось).
Зная, что Вы живо интересуетесь краевыми изданиями, редакция надеется на Вашу поддержку и согласие написать статью, тем более что Вам уже приходилось работать над этой темой.
Гл. редактор (Б. Шумяцкий)4
Секретарь (Турунов)5
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1. Д. 112. Л. 3. Машинописный экземпляр того времени (отпуск). Внизу слева написанная от руки дата «2/ XII 33».
Опубликовано: Павлова И. Роковая буква //Земля Сибирь. 1991. № 0. С. 74-80.
6 Неразборчиво.
Вторая «сталинская» пятилетка
29
Письмо Г. А. Вяткина А. Н. Турунову
о ходе работы над IV томом Сибирской советской энциклопедии
8 января 1934 г.
Москва. Воровского, 18, кв. 18.
АН. ТУРУНОВУ.
Уважаемый Анатолий Николаевич!
Что-то редко Вы нам пишете. Не думаете ли вы, что мы бездельничаем? Мы не бездельничаем, но буквально изнемогаем под гнетом всяких объективных и субъективных трудностей, о чем я считаю необходимым Вас информировать.
Ведущее звено нашего микроскопически-малого редакционного аппаратика — это политсекретарь Б. А. Шляев6. Но он работает (по совместительству) также в радио-студии (Зав. художественным вещанием), широко используется по партлинии, а самое главное и худшее — это то, что он крайне болезненный человек, с постоянными сердечными припадками, выводящими его из строя на дни и на недели. Кроме того, к своим обязанностям он относится чрезвычайно осторожно и тщательно, поэтому темпы чтения им статей весьма замедлены. Все это ведет к тому, что даже срочные статьи лежат без движения по неделям, и мы тут бессильны. Мы напоминаем и просим, что еще можем сделать?
Вот я Вам пишу это письмо, а т. ШЛЯЕВ с лицом мученика сидит за соседним столом, одной рукой хватаясь за больное сердце, а другой листая «Октябрьскую революцию» и я вижу, как гримасы боли искажают минутами его лицо. С 15 января он направляется в Томск лечиться.
Ев. Мих. Меликов7 тоже нередко выбывает из строя (активный туберкулез, а в редакционной комнате постоянно такой холод, что мы уже третий месяц работаем в шубах).
У Е. П. Величенко8 не проходит болезнь ног и поэтому бегать по авторам с прежней резвостью она не в состоянии.
А. А. Ансон9 последние два-три месяца загружен сверх меры, а тут еще избрали его Председателем Краевого Оргкомитета Союза Сов. Писателей,— и темпы его энциклопедической работы естественно снизились.
Угнетают по-прежнему авторы и редакторы отделов — своими отказами и неаккуратностью. С первых чисел января все партийцы заняты конференциями и подготовкой к съезду и им не до нас.
Наш маленький аппарат все же делает, что может. Приготовлена большая папка Вам для набора — вот кончим на днях «Октябрьскую ре
30
Раздел I
волюцию» и пошлем Вам кучу статей, в том числе ряд крупных (Охотничье Хоз-во, Профдвижение и пр.).
Примите наш новогодний привет и лучшие пожелания.
Г. Вяткин10.
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1. Д. 108. Л. 5. Машинописный экземпляр того времени (отпуск). Вверху написанная от руки дата «8/1 34 г.».
Письмо А. Н. Турунова А. А. Ансону по поводу статьи о И. В. Сталине для Сибирской советской энциклопедии
23 января 1934 г.
23/134.
Уважаемый Александр Антонович!
Жду от Вас указаний как быть с заказом статьи «Сталин в Сибири и Сталин о Сибири» для IV тома нашей Энциклопедии11. Товстуха ответил отказом; и пишет между прочем: «Очень бы мне хотелось быть полезным Сиб. энциклопедии, к сожалению, сейчас взяться за это дело абсолютно не в силах: болен вынужден сидеть все время вне Москвы, причем довольно часто в постели, т. е. условия такие, что ни за какую совершенно работу взяться нельзя. Вероятно, Вам придется взять на это дело Я. Шумяцкого, который больше других в курсе этой темы и писал уже об этом. Если пригодиться мой совещательный голос в этом деле — я весь к Вашим услугам».
Б. 3. пока указаний мне еще не дал. Хотелось бы знать Ваше мнение о возможности заказа статьи Я. Шумяцкому. Брать на себя инициативу в этом деле я не решаюсь. Если не будете возражать, можно попросить и Я. Шумяцкого. Вторую часть статьи может быть напишет кто-нибудь другой — скажем т. Эйхе?
Пожалуйста ответьте поскорее. Ускорьте также высылку недостающих статей по букве «О» и ответ на мои вопросы, поставленные в прошлом моем письме к Вам.
С приветом Туру нов
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1.Д. 108. Л. 15-16. Рукописный подлинник, автограф А. Н. Турунова. Нал. 15рукописная помета вверху слева: «Ответ дан по прошлому письму».
Опубликовано с сокращением: Павлова И. Роковая буква // Земля Сибирь. 1991. № 0. С. 74-80.
Вторая «сталинская» пятилетка
31