Sunday, May 18, 2014

1 Власть и интеллигенция в сибирской провинции 1933-1937

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК СИБИРСКОЕ ОТДЕЛЕНИЕ
ИНСТИТУТ ИСТОРИИ ОБЪЕДИНЕННОГО ИНСТИТУТА ИСТОРИИ, ФИЛОЛОГИИ И ФИЛОСОФИИ
УПРАВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ АРХИВНОЙ СЛУЖБЫ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ОБЛАСТНОЕ ГОСУДАРСТВЕННОЕ УЧРЕЖДЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ГОСУДАРСТВЕННЫЙ АРХИВ ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ АРХИВ УПРАВЛЕНИЯ ФСБ РФ по НОВОСИБИРСКОЙ ОБЛАСТИ
ВЛАСТЬ И ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ

В СИБИРСКОЙ ПРОВИНЦИИ
(1933-1937 годы)
Сборник документов

Ответственный редактор доктор исторических наук С. А. Красильников
Новосибирск «Сова» 2004
ББК 63.3(2)7 В 582



https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_ZE5LN00xYWp1T0k/edit?usp=sharing




Рецензенты доктор исторических наук В. Л. Соскин доктор исторических наук И. С. Кузнецов
Утверждено к печати Институтом истории СО РАН
Книга подготовлена при финансовом содействии гранта Президента РФ по поддержке ведущих научных школ (J6HIH-1134.2003.6)

Власть и интеллигенция в сибирской провинции (1933-1937 го-В 582 ды): Сборник документов / Сост. С. А. Красильников, Л. И. Пыс-тина, Л. С. Пащенко. Новосибирск: «Сова», 2004. — 352 с.

ISBN 5-87550-212-6


Сборник продолжает серийную тематическую публикацию докумен­тов и материалов из государственных и ведомственных архивов Сибири, освещающих сложную динамику постреволюционных взаимоотношений институтов власти с профессиональными группами региональной интелли­генции периода второй «сталинской» пятилетки. Первый раздел представ­лен документами, отразившими советскую региональную социально-куль­турную политику и условия реализации специалистами своих профессио­нальных функций в контексте форсированной модернизации страны. Второй раздел иллюстрирует на материалах двух архивно-следственных дел репрес­сивную политику режима в отношении «буржуазных спецов» («белогвардей­ское дело» 1933 г.) и новой генерации интеллигенции («вредительская орга­низация» в животноводстве 1937 г.).
В приложении даны документы надзорного производства второй по­ловины 1950-х гг. по пересмотру сфальсифицированных «дел» 1933 и 1937 г. в отношении групп репрессированной интеллигенции.
Книга предназначена историкам, архивистам, а также всем интересу­ющимся отечественной историей.
© Составление. С. А. Красильников,
Л. И. Пыстина, Л. С. Пащенко, 2004 © Институт истории ОИИФФ СО РАН, 2004 © ОГУГАНО,2004 ISBN 5-87550-212-6 © ИД «Сова», 2004
ПРЕДИСЛОВИЕ
Предлагаемый вниманию читателей сборник — третий в серии до­кументальных изданий «Власть и интеллигенция в сибирской провин­ции», вышедших в 1996 и 1999 г. Он хронологически охватывает период второй «сталинской» пятилетки. Ведущими тенденциями развития со­ветского общества в эти годы стали усиление централизации, структур­ного единообразия, формирование в основном тоталитарной модели политического устройства. Происходит внедрение тоталитарных прин­ципов организации во все сферы общественной, хозяйственной, культур­ной жизни.
Политике власти в отношении к интеллигенции в эти годы прису­щи нарастание жесткого давления, увеличение контроля над поведени­ем, настроениями интеллигенции, ее профессиональной деятельностью. В разных формах осуществляются «чистки» кадрового состава вузов, НИ У, предприятий, управленческих структур. В массовом порядке выявляются и отстраняются от работы неблагонадежные, «классово-чуж­дые» по происхождению и «антисоветские, контрреволюционные» эле­менты. Продолжается борьба с «вредительством». Обличается «прими­ренчество и гнилой либерализм» администрации и партийных организа­ций (вузов, предприятий), не принявших вовремя мер по выявлению и разоблачению «враждебных» действий или намерений их работников.
В первую очередь под огонь разоблачений и грубой критики под­падают представители «старой» интеллигенции и многочисленные «быв­шие», ставшие в послереволюционные годы специалистами в разных об­ластях хозяйственной, управленческой, культурной деятельности. Но, кроме того, и новые кадры, выходцы из партийной среды, «запятнавшие» себя явным или мнимым участием в антипартийных группировках, свя­зями с «врагами народа»; высказывавшими раньше или теперь взгляды или мнения, позволявшие квалифицировать их как «не марксистские», «троцкистские» и т. п.
4
Предисловие
Структурно сборник состоит из двух разделов. В первом — доку­менты, отражающие процессы развития высшей школы, научно-педа­гогической интеллигенции; некоторые аспекты кадровой проблемы в хозяйственно-промышленной сфере (состав, «вредительство» и его по­следствия); деятельность научных учреждений Западной и Восточной Сибири (Биолого-географический институт при Иркутском университе­те, Западно-Сибирская краевая комплексная лаборатория, Сибирский физико-технический институт в Томске). Ряд документов личностного происхождения — заявления, жалобы лиц, испытавших разные формы дискриминации («чистки», исключение из вуза, «шельмование» в печа­ти), вступивших в конфликтные отношения с управленческими, власт­ными структурами.
Основная сюжетная линия и большинство документов первого раз­дела связаны с характеристикой многообразных проблем развития выс­шей школы региона, положения научно-педагогических кадров, принци­пов формирования студенческого контингента и т. д. В первую очередь, это документы Отдела школ и науки Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) — докладные записки в ЦК ВКП(б), итоговые обзоры по мате­риалам обследований вузов, данные об изменении численности и соста­ва студенческого контингента и т. п. (см. с. 75,106,118,124). Следующий информационный срез представлен отчетами, докладными записками, докладами, ответами на запросы административного и партийного руко­водства вузов (Томские индустриальный и медицинский институты, уни­верситет, Омская ВКСХШ и др.) (см. с. 34,84, 89,95,138).
Коллизии взаимоотношений власти и интеллигенции в эти годы наиболее полно отражены в ракурсе кадровой проблемы. В аналитичес­ких документах, исходящих от партийных органов, и материалах обсле­дований отмечалась острая нехватка преподавательских кадров (особен­но в новых вузах), недостаточный (как правило) уровень их научно-пе­дагогической квалификации, непозволительно большая «засоренность» профессорско-преподавательского состава вузов лицами, «чуждыми» по социальному происхождению, политическим взглядам, методам препо­давания (см. с. 40,111,119-123,131-132).
Четко прослеживается линия на усиление партийного руководства и контроля — через партийно-массовую работу вузовских парторганиза­ций, путем создания особого положения (статуса) социально-экономи­ческих дисциплин в вузах. Результаты проведенной Запсибкрайкомом ВКП(б) в конце 1936 г. проверки показали низкий уровень преподавания и знаний студентов, «безответственное и формальное» отношение руко­водства вузов к организации преподавания социально-экономических
Предисловие
5
наук. В принятом по результатам проверки постановлении Запсиб-крайкома ВКП(б) от 5 декабря 1936 г. «О преподавании социально-эко­номических наук в вузах края» намечались меры, призванные преодолеть «неизжитое еще мнение» многих директоров вузов, что социально-эко­номические науки «неосновные», соответствующие кафедры «полити­ческие», поэтому ими должны заниматься парторганизации вузов (см. с. 106-114).
В середине 1930-х гт. делаются очередные важные шаги, направлен­ные на совершенствование системы организации высшей школы, улуч­шение управления, повышение качества подготовки кадров. Постановле­нием СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О работе высших учебных заведений и о руководстве высшей школой» от 23 июня 1936 г. вводились жесткие принципы регламентации всех сторон жизни вузов, организации учебно­го процесса, производственной практики, повышалась роль и ответствен­ность отраслевых наркоматов в деле руководства высшей школой.
Ряд документов сборника связан с подготовкой к изданию очеред­ных томов Сибирской Советской энциклопедии (из переписки членов редакции ССЭ) (см. с. 28-30, 114-115). Судьбы этого уникального из­дания и людей, его осуществлявших, с полным основанием могут быть отнесены к категории «репрессированных». Четвертый том пятитомной по замыслу ССЭ увидел свет только в виде отпечатанного в нескольких экземплярах макета, а завершающий пятый том так и не вышел, остав­шись в рукописных текстах на разной стадии редактирования. Участь издания разделило и большинство членов редакции. Работа увязала в раз­личных согласованиях, касавшихся прежде всего адаптации текстов ста­тей к изменяющейся политической конъюнктуре и цензурным ужесточе­ниям. Атмосфера обреченности просматривается в публикуемой переписке членов редакции.
Второй раздел сборника представлен материалами архивно-след­ственных дел (АСД), сфабрикованных спецорганами в 1933 и 1937 г. в отношении отдельных групп и представителей как «старой», так и «но­вой» интеллигенции. В контексте сказанного выше особое место занима­ют репрессивные действия в отношении ряда групп интеллигенции в 1933 г. Историки интеллигенции и государственных репрессий традици­онно выделяют период «вредительских процессов» и «дел» (открытых и закрытых) с 1928 («Шахтинский процесс») по 1931 г. («Меньшевистский процесс»). Все они имели громадный резонанс и глубокие социально-психологические последствия и для власти, и для общества, и для самой интеллигенции. И хотя свою мобилизационную роль, по мнению сталин­ского руководства, процессы над «вредителями» сыграли, и весной — ле­
6
Предисловие
том 1931 г. началась полоса «мягкой» политики («шесть условий т. Ста­лина»), спецорганы, нацеленные на перманентное доказательство своей полезности и незаменимости, продолжали «теневую» агентурную разра­ботку групп и отдельных лиц из числа «бывших» и «спецов». Разработка велась на перспективу.
Именно таким «перспективным» для сибирских чекистов стало агентурное дело под названием «Паутина». Оперативную разработку по нему проводили сотрудники Секретно-политического отдела Полпред­ства ОГПУ по Сибирскому (далее Западно-Сибирскому) краю. К 1931 г. оно стало вырисовываться как «дело Общества по изучению Сибири и ее производительных сил (ОИС)». Считалось, что в Сибири под прикры­тием ОИС осуществлялась консолидация «контрреволюционной вреди­тельской организации», а Совет общества как руководящий центр фор­мировался из руководителей «отраслевых вредительских групп». Велась оперативная разработка примерно трех десятков видных представителей «старой» технической интеллигенции, профессуры, творческой интелли­генции, проживавших в Новосибирске, Томске, Омске. Весной 1931 г. прошли первые аресты, затронувшие ряд руководителей ЗСОРГО (Омск) и ОИС (Новосибирск). Аресты можно назвать прологом к буду­щему «делу контр-революционной белогвардейской повстанческой орга­низации в Запсибкрае». 29 марта 1931 г. ПП ОГПУ по ЗСК было выне­сено постановление об аресте бывшего генерал-лейтенанта Русской армии, проф. Академии Генерального штаба, на тот момент научного сотрудника Института промышленных экономических исследований (ИПЭИ) в Новосибирске В. Г. Болдырева. Одновременно прошла серия арестов в Омске среди ученых и работников военно-топографической и геодезической служб. Чекисты намеревались получить в отведенные для задержания два месяца доказательства «вредительской деятельности» Болдырева, связав его с рядом представителей военной интеллигенции в самой Сибири и в Москве. Давая показания о своей профессиональной деятельности, связях и знакомствах, Болдырев, имевший опыт нахожде­ния под арестом в 1917 и 1922-1923 гг., вел себя предельно осторожно, не оговаривая других и не допуская самооговора. 29 мая срок его ареста был продлен «ввиду сложности дела». Однако и позднее доказательная база существования «вредительской организации» с Болдыревым во гла­ве так и не была сформирована. Утверждение о том, что «отраслевые вре­дительские группы» сложились в ЗСОРГО, Сибирском геодезическом управлении, геологоразведочном управлении, земельном тресте, не под­тверждались показаниями арестованных. В результате 15 августа 1931 г. ППОГПУпоЗСК было принято постановление о том, что «имевшиеся
Предисловие
7
против Болдырева предварительные материалы в процессе следствия под­твердились только в части а/с агитации, материалы же в части к.-р. вреди­тельской деятельности Болдырева подтверждения не получили». Итогом решения стало освобождение Болдырева из-под стражи1. Были освобож­дены и остальные арестованные (всего 8 чел.). 1 октября 1931 г., рассмот­рев представленные ПП О ГПУ по ЗСК материалы, распорядительное заседание (РЗ) Коллегии ОГПУ вынесла решение о прекращении дела.
Однако уже в феврале 1932 г. на основе дела «Паутина» (само оно было прекращено) возникли новые «дела» по «отраслевым группам» — «Плановики», «Географы», «Геодезисты», «Мелиораторы», «Растениево­ды», «Мистики» и др. Именно эти разработки чекистов были положены в основу мистифицированного «белогвардейского дела».
Обстоятельства возникновения последнего на рубеже 1932-1933 гг. не ясны в полной мере без знакомства с делопроизводством ОГПУ того периода времени. Однако очевидны две причины активизации прежнего дела «Паутина». Первая из них лежит в плоскости внутриполитической ситуации в стране. Это обстановка «чрезвычайщины» (голодомор, бежен­ство от голода, «чистка» городов и приграничных территорий от «соци­ально-вредных и опасных элементов» и т. д.), вызвавшая новый виток репрессий. Региональные руководители испрашивали санкции на при­менение ВМН и депортаций. В недрах аппарата ОГПУ готовился план новой массовой депортации 2 млн чел. в спецпоселки, сопоставимой с вы­сылками 1930-1931 гг. Обстановка социальной дестабилизации подтал­кивала чекистов к активизации усилий по «вскрытию» «контрреволюци­онных группировок».
Вторая причина вытекает из внутрикорпоративных отношений в чекистском ведомстве. В обстановке подготовки и проведения массовых репрессий возрастали значение и вес конкретных подразделений, выпол­нявших основную работу. Дела о «вредительстве» по функциональному разграничению приходились на экономические отделы (ЭКО) ПП ОГПУ, дела же о «повстанчестве» рассматривались секретно-политичес­кими отделами (СПО). В конце 1932 - начале 1933 г. ЭКО ПП ОГПУ по ЗСК начал массовые аресты и следствие по «контрреволюционному заговору в сельском хозяйстве», где были «вскрыты» «Западно-Сибир­ский краевой филиал» и его «территориальные организации» (аресты по этому «делу» коснулись более 2 тыс. чел.). А СПО ПП ОГПУ по ЗСК с января 1933 г. производил столь же массовые аресты по «белогвардей­скому делу». Арестованные в 1938 г. высокопоставленные чекисты, руко­водившие в то время территориальными УНКВД по Алтайскому краю С. П. Попов и Каменец-Подольской обл. И. А. Жабрев, участвовавшие в
8
Предисловие
1933 г. в фабрикации обоих «дел», во время допросов не скрывали этой подоплеки. В частности, Попов показал: «Между СПО и ЭКО шло ак­тивное соревнование в фальсификации следствия, координируемого пол­предом Алексеевым»2.
Для самого же Н. Н. Алексеева, весной 1932 г. сменившего на посту полпреда ОГПУ по ЗСК Л. М. Заковского, «вскрытие» двух столь круп/ ных «организаций» позволяло показать свои руководящие возможности. Выступая перед краевым активом 4 июля 1933 г., Алексеев говорил: «...как раз в самых последних месяцах [19]32 года и в течение первых 3-х месяцев [19]33 г. органами ГПУ была раскрыта очень серьезная повстан­ческая организация, сумевшая проникнуть в систему наших МТС. Эта организация руководилась контрреволюционной группой специалистов, сидевших у нас в различных органах сельского хозяйства, и в частности, в Трактороцентре [...] Всего по делу этой контрреволюционной с. х. организации нами было арестовано примерно 2 100 человек. Из них по приговору тройки мы расстреляли около 1 ООО человек. И все это на про­тяжении последних 5 месяцев. Надо сказать, что большинство специали­стов, агрономов, зоотехников и прочих — являлись членами этой контр­революционной группы. Из них не меньше 40 человек бывших белых офицеров [...] Попутно можно будет указать, что была вскрыта организа­ция, возглавлявшаяся генералом Болдыревым, верховным командую­щим директории,... которая объединяла около 400 офицеров и 1000 че­ловек всякого рода другой публики. Так что здесь напряженное положе­ние борьбы с классовым врагом более высокое, чем в других краях»3.
Родовым признаком, по которому фабриковалась «белогвардейская организация», для чекистов была принадлежность к офицерству — кад­ровому и военного времени, которое зачастую огульно причислялось к «белому». Тот же Алексеев давал пояснение: «...кадров в Западной Сиби­ри, способных на организацию контрреволюции, у нас более чем доста­точно. Одних белых офицеров в Запсибири числится около 10 тысяч че­ловек. За этот период времени, за 4-5 мес. арестовали около 500 человек. Но во всяком случае кадры контрреволюции еще не ликвидированы пол­ностью. Причем нам их все время пополняют, потому что каждый день мы получаем махровых контрреволюционеров, присылаемых из Москвы и Ленинграда, в среднем по крайней мере около 100 человек таких «ква­лифицированных» кадров.
Я совершенно не касаюсь вопроса о том, что в Запсибкрай в этом году вселяются около 250-300 тыс. кулаков. Я говорю только об интел­лигентах, белых офицерах, профессорах и прочих «милых» людях, кото­рых нам присылают в большом количестве.
Предисловие
9
Таким образом, унаследованный от колчаковщины контрреволю­ционный элемент в течение ряда лет пополняется в Западной Сибири ссылкой. Конечно, я имею некоторое отношение к распределению этих «кадров», вплоть до перемещения их в лучший мир. Это бывает»4.
Как отмечал в своих показаниях в феврале 1939 г. Попов, «Барна­ульский оперсектор под руководством Жабрева особо выделялся из чис­ла других и сумел по указанию полпреда Алексеева дать путем прямой фальсификации количественно большую «периферию» и «боевые груп­пы», входившие в белогвардейский «заговор» и «заговор» в сельском хо­зяйстве. По двум этим делам было арестовано только Барнаульским оперсектором и осуждено тройкой свыше 2 500 человек»5. Сам Жабрев занял «уклончивую» позицию: «В отношении фальсификации в след­ствии по периферийным группам, следствием которых руководил я — отрицаю. Мне было известно, что руководящая головка этих организа­ций является фальсифицированной и протоколы следствия по этой ру­ководящей головке... являются фальсифицированными и подложными... в начальной стадии мне не была понятна линия, взятая руководством ПП ОГПУ по этим двум делам»6. В то же время есть показания бывшего уполномоченного СПО Р. П. Волова, данные им в декабре 1957 г., где че­кист утверждал, что незаконных методов ведения следствия к обвиняе­мым не применялось, показания ими писались собственноручно, не сом­невался он и в самом существовании «белогвардейского заговора»7. Между тем очевидно, что наличие в архивно-следственном деле (АСД) по «белогвардейскому заговору» как протоколов, писавшихся следовате­лями и содержавших на каждой странице заверительные подписи обви­няемых, так и заявлений и показаний, написанных заключенными соб­ственноручно, не может быть доказательством нефальсифицированности дела в целом. Мотивы дачи арестованными «признательных показаний» разнообразны и индивидуальны. Стратегия и тактика поведения людей перед чекистской машиной не укладывается в одну четкую схему, особен­но когда по указанному «белогвардейскому делу» аресты затронули сот­ни человек, следствие велось в нескольких городах с января по май 1933 г.
Состояние находившихся под следствием отчасти передает в своих показаниях в конце 1957 г. А. А. Яровой, научный сотрудник из Новоси­бирска, проходивший по данному «делу» и давший «признательные» показания, что, возможно повлияло на сравнительно «мягкий» срок — 3 года ИТЛ: «В камере со мной, когда я находился под следствием, содер­жалось примерно человек сорок. Из всех разговоров, которые велись сре­ди арестованных, можно было понять, что их также обвиняют в участии в к.-р. организации, в которой якобы состоял и я. Некоторые из них при­
10
Предисловие
знали себя «виновными» по различным причинам. Складывалось впечат­ление о какой-то неполноте следствия, был какой-то сумбур и, конечно, никакой к.-р. организации... не существовало»8.
Очевидно, что за столь короткое время провести качественное след­ствие сотрудники СПО не могли, тем более не располагая серьезными компрометирующими арестованных материалами. Но и повторять про­мах 1931 г. чекисты не собирались. Поэтому собранные по делу «Паути­на» материалы были пущены в ход. Уже первые из арестованных — ру­ководитель «группы» «Мистиков» профессор-правовед Б. П. Иванов, известный краевед, библиограф и один из руководителей редколлегии Сибирской Советской энциклопедии (ССЭ) П. К. Казаринов, научный сотрудник Института краеведения И. М. Залесский, давно находившие­ся в чекистской разработке, практически сразу стали давать «признатель­ные показания». Далее своими «показаниями» с чекистами стали «де­литься» арестованные и намеченные ОГПУ на роли «руководителей Центра» проф. Н. П. Шавров и проходивший по процессу в 1920 г. над колчаковскими министрами Г. А. Краснов.
Поначалу арестованные говорили о некоей «контрреволюционной вредительской организации», что лежало в русле дела «Паутина». Брали прежде всего фигурантов по разработкам данного дела. Однако одновре­менно шли и аресты бывших кадровых военных — полковников X. Е. Бу-тенко, Е. В. Булатова. Затем наступила очередь соратников генерала А. С. Бакича — генералов Р. П. Степанова, А. С. Шеметова и др. В процес­се ведения следствия «вредительские» и «повстанческие» линии начали объединяться в одну. Ключевой объединявшей их фигурой стал проф., генерал В. Г. Болдырев. 2 апреля 1933 г., давая «показания» группе руко­водителей ПП ОГПУ во главе с Алексеевым, Болдырев уже «уверенно» говорил о наличии трех периодов в «развитии к.-р. организации»: первый (1926-1928) — «подбор кадров»; второй (1929-1930) — «организацион­ное оформление и вредительство»; после 1930 г.— «повстанческая дея­тельность»9. Для этого и нужна была фигура полковника Бутенко в ка­честве «помощника». Арестованный 28 февраля 1933 г. Болдырев на до­просе 4 марта уже «назвал» Бутенко членом мифического «Центра». Впрочем, о подлинности ряда первых протоколов допроса Болдырева го­ворить не приходится, подписи Болдырева на них явно фальсифициро­ваны (о чем свидетельствовал в 1939 г. высокопоставленный чекист Жаб-рев). Наличие грубых подлогов ряда протоколов допросов обвиняемых не подлежит сомнению. Однако есть и немалая часть «показаний», дей­ствительно написанных собственноручно и Болдыревым, и Красновым, и Шавровым, и многими другими. Следовательно, фальсификация ве­
Предисловие
11
лась и грубыми, и более тонкими приемами. Комбинация уговоров и уг­роз, безусловно, давала свои результаты. Теперь не дано узнать, почему большинство пошло на самооговоры и оговоры других.
Впрочем, некоторая часть арестованных виновными себя не при­знавала с момента первого допроса. Из 225 «активных участников орга­низации», находившихся под арестом и следствием, более 40 чел., или примерно пятая часть свою вину не признали. Среди тех, кто отказался «сотрудничать со следствием», были такие ключевые для чекистских ми-стификационных схем личности, как Г. И. Черемных, Н. Я. Брянцев, И. А. Лаксберг, входившие якобы в «Центр» «организации». Примеча­тельно, что у них не было «яркого» «белогвардейского» прошлого. На­против, имелись даже заслуги перед революционным движением или советской властью. Это, однако, не оградило их от расстрела — Лаксберга вскоре по завершению «дела» в 1933 г., а Черемных и Брянцева — в 1937 г.
Не дано узнать, почему давали «признательные показания» генерал В. Г. Болдырев, профессора Н. П. Шавров и Б. П. Иванов, бывший това­рищ министра финансов правительства Колчака Г. А. Краснов (двое пос­ледних уже приговаривались в начале 1920-х гг. в ВМН, но были амнис­тированы ВЦИК) и др. весьма значительные в интеллектуальном и волевом смысле личности, большинство из которых имело «богатый» опыт общения с органами ВЧК-ОГПУ и не питало иллюзий о том, что с ними произойдет в случае самооговоров. По мнению уже упоминавше­гося Ярового, сидевшего некоторое время в одной камере с Г. А. Красно­вым, у него «сложилось впечатление, что Краснов дал признательные показания о своем участии в к.-р. организации из-за страха наказания... В разговорах он говорил, что если он признался, то расстреливать его не будут и дадут какие-то льготы»10.
В материалах надзорного производства, проведенного по данному «делу» во второй половине 1950-х гг., прослеживается и провокационная линия. Так, упоминавшийся Волов показал в 1957 г. на особую роль, ко­торую сыграл в ходе следствия не фигурировавший среди обвиняемых, но находившийся в камерах с Болдыревым и Красновым С. П. Волкон­ский, выходец из аристократического рода. Поддерживая регулярные контакты с Жабревым, он оказался приговорен к нескольким годам ус­ловно и затем ему было предложено выехать из Новосибирска11. Извест­но также, что до своего ареста некоторые из обвиняемых, в т. ч. впослед­ствии расстрелянные «выполняли отдельные задания органов».
Следствие «по делу контр-революционной белогвардейской по­встанческой организации в Запсибкрае» завершилось 13 мая 1933 г.,
12
Предисловие
продлившись четыре месяца. Обвинительное заключение состояло из 227 страниц текста (публикуется в данном сборнике в извлечениях). Со­бранный в 20 томов следственный материал поступил на рассмотрение и решение в Коллегию ОГПУ. Там он был принят к производству и 5 авгу­ста 1933 г. Коллегия вынесла первое решение по данному «делу», а 27 ав­густа 1933 г. последовало второе. По постановлению Коллегии от 5 авгу­ста 1933 г., приговоры были вынесены в отношении 159 обвиняемых, а 27 августа в отношении еще 66 чел. Всего, таким образом, через Кол­легию ОГПУ прошло 225 обвиняемых в участии в «белогвардейской организации», из них 28 чел. были приговорены к расстрелу, приговор приводился в исполнение с 20 по 24 августа 1933 г. Все остальные из первого списка получили по 10 лет лагерей, за исключением В. И. Ива­нова (8 лет). Обвиняемые из второго списка получили меньшие лагерные сроки (от 3 до 5 лет), некоторые были отправлены на высылку в преде­лах края, И. А. Андрианова из-под стражи освободили12. Судьба боль­шинства осужденных была предопределена этими приговорами. К мо­менту ведения надзорного производства в живых осталось менее 10 из 225 чел. Большинство погибло в период «Большого Террора». Трагичной оказалась участь примерно трети (ок. 80 чел.), попавших после пригово­ра 1933 г. в Соловецкий лагерь, где к ним приклеилось название «сиби­ряки». Так они называли себя сами, так они значились и в агентурных сводках. В частности, в одной из них за 1934 г. отмечалось: «Вся группа „Сибиряков" считает, ...что дело в отношении их создано искусственно органами ГПУ. Усиленно ведутся толкования, что дело в отношении б[ывших] офицеров Колчака (б[ольшинст]во „Сибиряков" служили в армии Колчака) была создана только для того, чтобы их изолировать на период строительства второй пятилетки, а также в связи с опасностью войны на Дальнем Востоке»13. Некоторые (в частности Н. Я. Брянцев) сумели найти применение своим знаниям и опыту даже в условиях лаге­ря (см. публикуемые письма Брянцева из Соловков).
70 чел. попали в печально известный «первый Соловецкий этап», вывезенный из Соловков и расстрелянный по приговору тройки УНКВД по Ленинградской обл. 27 октября 1937 г. в Карелии (урочище Сандар-мох). Около десятка «сибиряков», в числе которых были известные дея­тели сибирской интеллигенции М. Б. Шатилов, Г. И. Черемных, С. И. Орлов, расстреляли по приговору той же тройки 8 декабря 1937 г. Среди тех, кто был этапирован в сибирские тюрьмы и лагеря, выжили букваль­но единицы, выйдя из мест заключения только в конце 1940-х — начале 1950-х гг. Основную их часть также поглотил «Большой Террор».
Предисловие
13
Результаты и последствия массовых арестов по «белогвардейскому делу», равно как и по «заговору в сельском хозяйстве», произведенных чекистами в первой половине 1933 г., вполне могут быть названы Сибир­ским Прологом «Большого Террора»14. Об этом свидетельствует репрес­сивная статистика.
Так, только по «сельскохозяйственному делу» было привлечено 2 197 чел., из которых по постановлениям Коллегии ОГПУ и тройки ПП ОГПУ по ЗСК 1 114 чел. было заключено в ИТЛ, 976 чел. расстреляно, 107 чел. освобождено15. По «белогвардейскому делу» было арестовано 1 759 чел. Еще до рассмотрения «дела» Коллегией ОГПУ на 225 «актив­ных участников» (август 1933 г.) постановлениями Коллегии ОГПУ и региональной тройки было осуждено 1 057 чел., из них приговорено к расстрелу 219 чел., большинство получило различные сроки заключения и ссылки, 51 чел. был освобожден. Оставшиеся 477 арестованных ждали решений региональной тройки16.
Не располагая полными данными о социальном облике арестован­ных по данному «делу», можно только сослаться на данные спецорганов, согласно которым около трети арестованных (505 чел.) составили служа­щие, в т. ч. 362 бывших офицера17. Надо учесть, что среди арестованных насчитывалось до 150 бывших дворян, промышленников, священнослу­жителей и др., таковыми уже не являвшихся, а выполнявших, в силу вы­сокого образовательного уровня, функции работников умственного тру­да в различных сферах, зачастую по причине острейшего дефицита таковых в регионе. В «сельскохозяйственном деле» доля специалистов в составе арестованных была, видимо, не столь высокой, а основную массу репрессированных составило крестьянство из «низовых ячеек». Тем не менее и здесь из интеллигенции были «сформированы» «организации» во всех крупных краевых органах, связанных с сельским хозяйством. Только в Новосибирске было арестовано 69 специалистов, массирован­ные изъятия сельскохозяйственной интеллигенции по этому «делу» были произведены и в Омске. Специалисты составляли и ядро осужден­ных по «лесному делу». Таким образом, можно с полным основанием счи­тать, что в ходе чекистских операций начала 1933 г. были изъяты, а затем изолированы и в основной своей массе уничтожены значительные груп­пы наиболее квалифицированной интеллигенции Сибирского региона в ряде ключевых отраслей экономики и науки.
Последствия этих репрессий были как прямыми, так и опосредован­ными, сиюминутными и долговременными. Из числа прямых можно с полной уверенностью назвать свертывание и закрытие ряда перспектив­
14
Предисловие
ных направлений в развитии науки и культуры региона. Были закрыты или реорганизованы некоторые научные учреждения, потерявшие костяк своих сотрудников (Химико-фармацевтический институт, ИПЭИ, Ин­ститут краеведения). Аресты части членов редакции ССЭ фактически предопределили судьбу издания Сибирской энциклопедии как таковой. Работа редакции окончательно прекратилась с началом «Большого Тер­рора», но основной удар был нанесен ей в 1933 г.
В сборнике публикуются также материалы другого архивно-след­ственного дела, относящегося к организации и проведению одного из са­мых известных и громких показательных процессов, состоявшихся на территории Западной Сибири в конце 1937 г., т. е. в разгар «Большого Террора». Оно касалось «вскрытой» «вредительской организации» в сельском хозяйстве на территории Куйбышевского и Барабинского рай­онов — «дело Коссаковского и других», названное по имени главного фи­гуранта «дела», до ареста возглавлявшего Барабинский РИК. При казав­шемся сходстве «дел вредителей» конца 1920-х — первой половины 1930-х гг. и аналогичных по форме «дел» 1937-1938 гг. между ними име­лась принципиальная разница. Она касается контингента обвиняемых. Если ранее по «делам» проходили почти целиком «социально-чуждые элементы», то в эпоху «Большого Террора» очередь репрессий наступила для «своих» — управленцев и специалистов новой, советской генерации. Это были представители местной партийно-советской и хозяйственной номенклатуры и «советские спецы», призванные нести ответственность за провалы и просчеты в социальной и аграрной политике сталинского режима. В отечественной и зарубежной литературе и документальных изданиях последнего десятилетия феномен открытых показательных судебных процессов, проходивших в провинции осенью 1937 — в на­чале 1938 гг., привлек к себе внимание, о чем свидетельствуют работы Ш. Фитцпатрик, Р. Маннинг18. Из сибирских исследователей необходи­мо отметить работы И. В. Павловой и Ж. А. Рожневой19. Исследователи отметили такие характерные черты региональных показательных процес­сов, как их тенденциозность и жесткая директивная заданность «сверху» («кампанейское правосудие»), выполнение ими функции социально-политической мобилизации масс, функции канализации недовольства населения режимом в русло расправы с конкретными агентами власти в провинции, функции устрашения номенклатуры и специалистов, когда никто не мог чувствовать себя защищенным.
В отличие от более ранних «вредительских дел», «дела» 1937 года в определенной их части становились отправной точкой для «открыто­го» судопроизводства. Соответственно, после проведения чекистского
Предисловие
15
следствия и составления обвинительного заключения подобное «дело» слушалось в открытом порядке, с участием обвинения и защиты. С од­ной стороны, это накладывало печать ответственности «правоохрани­тельных» органов за качество предварительного следствия, за поведение обвиняемых на суде и т. д. С другой стороны, в такого рода процессах основное происходило на стадии следствия, где к заключенным приме­нялись «недозволенные» физические и психологические методы воздей­ствия, гарантировавшие от «осечек» на самом процессе. Отказы от при­знания вины были на такого рода процессах единичны и уникальны.
Процесс над частью руководителей районного звена и специалис­тов сельского хозяйства в области животноводства, работавших в двух районах НСО (Барабинском и Куйбышевском), готовился и проходил по шаблону, спущенному сверху и опробованному накануне (сентябрь 1937 г.) в Северном р-не НСО. Суду предавалось восемь «участников» «контрреволюционной вредительской организации», среди которых был председатель Барабинского РИКа, а также ветеринарные врачи, фельд­шеры, зоотехники. Они обвинялись в том, что своей «деятельностью» на­несли колоссальный урон животноводству двух районов, исчислявший­ся миллионами рублей. Следствие было проведено скоротечно, наспех, однако серьезного сопротивления со стороны арестованных следствие не встретило. Лишь один из них, заведующий Куйбышевским райЗО К. Т. Децик покончил с собой накануне завершения следствия. По приговору суда шестеро обвиняемых были приговорены к ВМН, а двое получили сроки по 5 лет ИТЛ каждый. Материалы предварительного следствия и самого суда, скоротечного и расправного, достаточно типичны для пока­зательных судов районного масштаба. Но именно в силу своей типич­ности они в своей совокупности дают представление о технологии про­ведения судов, поставленных на конвейер. Они типичны для действий корпоративных групп в сложившейся обстановке: чекисты инициируют («вскрывают») «заговор», прокуратура санкционирует аресты, согласуя свои действия с краевым партаппаратом, судьи и защитники соблюдают процедурную сторону открытого слушания, обвиняемым даже «дозволе­но» обратиться с ходатайством о помиловании (при всей очевидности, что расстрельные приговоры не пересматривались). Они характерны пра­вовой незащищенностью специалистов, как и в конце 1920-х — начале 1930-х гг. не могущих опровергать предъявляемые им нелепые и чудо­вищные обвинения. При пересмотре данных «дел» в конце 1950-х гг. об­винения 1930-х гг. не выдерживали никакой критики и «рассыпались». Однако свою зловещую и памятную роль они сыграли.
16
Предисловие
Примечания
1 Архив Управления ФСБ РФ по Новосибирской области (АУ ФСБ РФ НО). Д. 7285. Т. 2. Л. 145.
2 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 3. Л. 39.
3 Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-3. Оп. 2. Д. 450. Л. 216, 218, 220.
4 Там же. Л. 218-219.
5 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 3. Л. 40.
6 Там же. Л. 35.
7 Надзорное производство. Т. 1. Л. 201.
8 Надзорное производство. Т. 5. Л. 103.
9 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 11. Л. 67-68.
10 Надзорное производство. Т. 5. Л. 103 об.
11 Надзорное производство. Т. 1. Л. 202.
12 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 20. Л. 1 а-1 ж; Надзорное производство. Т. 2. Л. 7-9.
13 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Дело М. М. На­бокова. Л. 11.
14 К этому же следует присоединить и третье, «лесное дело», следствие по которому велось параллельно. Суду Коллегии ОГПУ в июле 1933 г. бы­ло предано 13 «руководителей», а суду тройки ПП ОГПУ — 325 чел., всего 338 чел.- АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Надзорное производство. Т. 5. Л. 43-49.
15 Там же. Л. 16.
16 АУ ФСБ РФ НО. Д. 7285. Т. 20. Л. 251.
17 Там же. Л. 8.
18 Fitzpatrick Sh. How the Mice Buried the Cat: Scenes from the Great purges of 1937 in the Russian Provinces // Russians Review. Vol. 52. 1992. July. P. 299-320; Роберта Т. Маннинг. Политический террор как политический те­атр. Районные показательные процессы 1937 г. и массовые операции // Тра­гедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. Т. 5: 1937-1939. Кн. 1:1937. М., 2004. С. 51-70.
19 Павлова И. В. Показательные процессы в российской глубинке в 1937 г. // Гум. науки в Сибири. Сер. история. 1998. № 2. С. 98-100; Рожне-ваЖ. А. Политические судебные процессы в Западной Сибири в 1920-1930-е гг. / Автореф. дисс.... канд. ист. наук. Томск, 2003. 24 с.
ОТ СОСТАВИТЕЛЕЙ
Документы сборника публикуются под названиями, данными им, как правило, составителями. Исключение составляют те из них, что по­мещены под собственными закавыченными заголовками. Публикуемые в извлечениях документы имеют в заголовке предлог «из». В случае от­сутствия точной даты, документы датированы, исходя из содержания, либо по сопроводительным письмам или сопутствующим материалам. Языковые погрешности и ошибки документа передаются дословно, лишь з отдельных случаях даются оговорки под строкой. Без оговорок исправ­ляются только явные ошибки и опечатки машинисток. По поводу арха­ических конструкций фраз, неточностей, исправлений, повреждений тек­ста и механических утрат даются подстрочные примечания. В квадрат­ных скобках даются пропущенные в документах слова или части слов, буквы, знаки препинания, раскрываются сокращения, не указанные в списке сокращений. Пропуски текста, сделанные составителями в изда­ваемых документах, отмечены многоточием в квадратных скобках. Пред­положительное чтение утраченных или неразборчивых мест приводится в угловых скобках. В тексте передаются только авторские подчеркива­ния. В археографическую легенду включены следующие составляющие: архивный шифр, степень аутентичности, способ воспроизводства, описа­ние бланка, печатей; тексты резолюций и помет. Комментарии к содер­жанию документов имеют сквозную цифровую нумерацию, объединены в специальном разделе в конце сборника.
Большинство публикуемых в издании документов и материалов выявлено в фондах Государственного архива Новосибирской области (ГАНО) и Архива Управления ФСБ РФ по Новосибирской области (АУФСБ РФ НО). В сборник включены также документы Государствен­ного архива Иркутской области (ГАИО) и Центра документации новей­шей истории Иркутской области (ЦДНИИО).
Составители сборника: сотрудники Института истории ОИИФФ СО РАН С. А. Красильников, Л. И. Пыстина; сотрудник Госархива Но­восибирской области Л. С. Пащенко.
18
От составителей
Авторы вводной статьи и комментариев — С. А. Красильников и Л. И. Пыстина.
В выявлении документов сборника участвовали О. Н. Калинина, А. В. Пакина, О. В. Шер.
Составители выражают признательность за помощь в подготовке издания сотрудникам УФСБ РФ по Новосибирской области В. В. Ревя-кину, С. А. Шабалину, О. Г. Черепановой; зам. директора ОГУ ГАНО О. К. Кавцевич, сотрудникам архива Г. И. Вышегородцевой, Т. Н. Гуты-ра, Т. Я. Захаркиной, И. В. Самарину; сотрудникам Института истории СО РАН О. А. Орловой, А. В. Рябовой, С. Н. Ушаковой; руководству ЦДНИИО; внуку Н. Я. Брянцева — И. Н. Брянцеву.
Раздел I
ВТОРАЯ «СТАЛИНСКАЯ» ПЯТИЛЕТКА
Вторая «сталинская» пятилетка
21
Заявление зам. директора Восточно-Сибирского госуниверститета А. В. Третьякова в Иркутский горком ВКП(б) с просьбой о восстановлении его в партии1
19 августа 1933 г.
Горком ВКП(б)а Быв. члена партии 1920 г. ТРЕТЬЯКОВА А. В. Зам6. Директора] Гос. Унив[ерситета]в.
ЗАЯВЛЕНИЕ
Ввиду того, что вопрос' об отношении моем к ДОРОГОСТАЙ-СКОМУ, а значит и об исключении меня из партии проведен без меня, я был в экспедиции и Райком не заслушивал от меня даже объяснений, по­этому прошу вопрос об исключении меня из партии пересмотреть. Рай­ком в своем решении правильно определил политическое состояние в университете, вскрыл его болезни, выявил верно ряд моих ошибок, но Райком был не правильно информирован и вынес слишком суровое взы­скание, я классовую бдительность не потерял, не считаю себя не испра­вимым, допущенные ошибки исправлю и доверие партии оправдаю.
Статья СТАРОВЕРОВА, КУКЛИНА, МАНЕВИЧА, помещенная в газете от 22 июля с. г.[,] правильно мобилизует массу на борьбу за чис­тоту Марксистско-ленинского воспитания, правильно освещает недоче­ты в работе университета, в частности ряд моих ошибок, но в ней есть ряд искажений деятельности. Авторы совершенно не знают моей работы до 1933 года и работы как Зав. кафедрой в 1933 г. и поэтому ввели Райком в заблуждение. Авторы пишут, что: «Третьяков с антисоветскими воззре­ниями Дорогостайского вполне согласен, т. к. он в прошлом был ученик Дорогостайского» это клевета, я в партии 13 лет и все время активно, по большевистски работал, будучи в армии Военкомом, в университете чле-номдеканата, деканом Педфака. За[м]. Директора Университета, правда я не всегда работал <...>д за что имел партвзыскание, но ошибки исправил и они сняты (выговор 1930 г. за недостаточное руководство, как секретарь ячейки фракциями М[естных]К[омитетов] Ж. д. школ, строгий выговор
а Вписано над строкой от руки вместо первоначально напечатанного СВЕРД­ЛОВСКОМУ РАЙКОМУ ВКП(б). б~в Вписано от руки.
г Здесь и далее подчеркнуто в документе. д Слово не прочитывается.
22
Раздел I
в 1931 г. за примиренческое выступление на чистке членов ВОРНИСО по кандидатуре профессора КОЖЕВАж). От генеральной линии партии не отступал и в практической работе ее не искажал, лекции студентам Педфака и Университета читал не с точки зрения «чистого Дарвинизма», а с Марксистской точки зрения, я выпустил 4 выпуска Педфаковцев и можно их спросить, как я им прочел эволюционное учение, зоологию позвоночных и др. курсы.
Я научный работник самоучка, у меня руководителей не было, было лишь мне сказано партией: «Вырасти и смени Доргостайского» — это 1930 г.[,] я это считаю, что выполнил, я выбивался из сил, но старым спе­циалистам не поддавался и никогда к ним не подмазывался, а с Дорого-стайским за 10 лет не было ни одного мирного собеседования. Достаточ­но Районному Комитету напомнить, что благодаря того, что я вел на Педфаке активную работу на идеологическом фронте, будучи членом деканата в 1927 году реакционная профессура поставила перед Окруж-комом партии вопрос о моем снятии; но Окружком признал мою работу верной, разоблачили ряд профессоров и их уволили, после этого профес­сура в течение двух лет проваливала мою кандидатуру в научные работ­ники, в том числе и Дорогостайский: в это время на Педфаке коммунис­тов [-] научных работников не было, и лишь только после неоднократного ходатайства Окружкома партии перед ПК я был в 1929 г. утвержден НКП ассистентом.
На Педфаке было много реакционной профессуры: Кравц, Арцибы-шев, Азадовский, Дорогостайский, Сварчевский, Львов и др., большин­ство из них беженцы Колчака, несмотря на то, что ячейка у нас была мала и слаба [-] 5 человек, все студенты, я под руководством партийной орга­низации на протяжении 10 лет вел с ними борьбу, и от них университет освободился, осталось лишь два зубра — Дорогостайский и Франк-Ка-менецкий и кроме них ряд лиц, принадлежащих к «болоту». От Дорого-стайского освободится окончательно не удалось, и его используем как крупного специалиста. Дорогостайского я смог заменить как Зав. Кафед­рой, заменил я его для занятий со студентами, но я еще слаб для занятий с аспирантами, вот почему Дорогостайский мною же раскрыт в 1931 г. как контрреволюционер мною же тогда уволенный из профессоров, а в 1933 году с согласия директора университета тов. РУСАКОВА, которо­го я информировал о <...>ности3 Дорогостайского, вновь был принят в университет и ему поручили узкий курс сравнительной анатомии живот­
е Так в документе, правильно ВАРНИТСО. ж Так в документе, видимо Кожова. 3 Часть слова не прочитывается.
Вторая «сталинская» пятилетка
23
ных с аспирантами, которых предварительно предупредили, что за тип Дорогостайский.
В 1930 г.. вновь возвратившись в университет, уже немного вырос­шим методологически и по специальности, я сразу же резко раскритико­вал методологию Дорогостайского на собрании научных работников Педфака, раскритиковал его программу по эволюционному учению зоологии позвоночных, вскрыл чистый Дарвинизм, механистическую концепцию и настоял об изъятии от него курса эволюционного учения. В 1931 году я пересмотрел его научные труды и раскритиковал его, вскрыл как контрреволюционера, явного противника политики Совет­ской власти, в частности в работе «Охотоведение Сибири», где он при­водил Кондратьевские установки, ориентировал на американских ферме­ров, а не на колхозы и совхозы, где он выступал против декретов в налоговой и земельной политики, после этого Дорогостайского из уни­верситета уволили, я в то время тоже был заместителем директора уни­верситета. В 1933 году <...>и раза на заседании кафедры критиковал Дорогостайского, как с методологической стороны, так и по специально­сти, но я помню статью СТЕЦКОГО о недопустимости вульгаризации марксизма, считал и считаю преступлением заставлять, как хочет т. Ста­роверов и Маневич[,] профессора[-]реакционера анализировать курс сравнительной анатомии животных с марксистской точки зрения, это будет надсмешкак над марксизмом, вот почему я настаивал, чтобы в его программе был с боку втиснут марксизм. За т[о, что] Дорогостайский подал заявление о принятии его в союз и там снова сделал открытую контрреволюционную вылазку[,] я как Зав. кафедрой не отвечаю, а как член партии я своевременно до заседания информировал Председателя секции научных работников МАНЕВИЧА (член партии) о физиономии Дорогостайского. я ему сказал следующее: «Дорогостайский не <...>л это открыто выступающий противник Советской власти, он не будучи воен­нослужащим у Колчака был при штабе каким-то советником, мы его кри­тикуем уже 10 лет; в 1931 г. его из университета увольняли как реакцио­нера, он подал в союз потому, что ему надо ходатайствовать о золотой медали за выслугу лет», а на вопрос Маневича[,] принял ли бы я его в союз, я сказал «Конечно нет». После такой беседы я думал, что комму­нисту научному работнику должен быть ясен тип Дорогостайского и наши к нему отношения. На собрании же. где разбиралось заявление Дорогостайского я не мог быть, потому что в это же время заседало бю-
и Неразборчиво.
к Так в документе.
л Слово не прочитывается.
24
Раздел I
ро партколлектива. где я и был, моя ошибка в том, что не попросил разрешения у бюро уйти с заседания бюро на собрание месткома.
Наконец[,] считаю слишком для себя тяжелым обвинением, что я зажимал самокритику в университете, наоборот учебную часть смело критиковали студенты и преподавательский состав. Моей ошибкой яв­ляется выступление на месткоме по заявлению Староверова на Федоро­ва, я не должен был выступать[.] несмотря на то. что Староверову бюро коллектива разрешило подать заявление, тем более, что я со Староверо­вым был не согласен и выступление Федорова на чистке в основном счи­тал правильным^] но неверным выражением по части нагрузки Старо­верова, мне нужно было поставить в известность об этом заявлении Райком партии и сообщить Райкому, что Староверов и Маневич совмест­но выступают против меня, что Староверов еше до заседания бюро за то[,] что я не поддержал его против Федорова на собрании по чистке и за то[,] что на производственном совещании я раскритиковал работу его кафед­ры, он мне сказал «Поговорим с тобою в контрольной комиссии» и на бюро коллектива ун-та всякими мерами ко мне подкапывался, когда Ста­роверов пришел ко мне и сказал, еще до бюро, что хочет возбуждать пре­следование против Федорова, я ему ответил, что неверно. Федоров помог нам чистить ячейку, это будет зажим, тогда Староверов попросил у меня справку [об] его нагрузке, что я ему и дал.
На заседании МК я приблизительно сказал следующее: «Тов. ФЕ­ДОРОВ правильно сделал, что выступил на собрании чистки, чем помог нам чистить партию, но он как хорошо знающий, что Староверов выпол­нил полную нагрузку[,] не имел право бросать слов: „Староверов даром получает деньги" — это дает право думать, что Федоров думает, что ком­мунисты ^вообще даром получают деньги». Федоров научный работник и ему нужно за свои слова отвечать — теперь великолепно понимаю, что такое мое выступление все равно способствовало зажиму критики и в этом моя грубая ошибка, но это произошло потому, [что] перед этим в течение трех часов на бюро коллектива был напор со стороны Старове­рова. Маневича и др. Они доказывали мне, что я не правильно раскрити­ковал работу Староверова, что я примиренчески отнесся к Федорову и все время эти моменты присоединяли, когда бюро обсуждало мой док­лад — результаты учебного года, по которому бюро было вынесено ряд правильных практических предложений, их напор довел меня до невоз­можного состояния. Мне следовало бы об этом сообщить Райкому и Рай­онной контрольной комиссии, что я не сделал.
Резюмируя свое заявление, еще раз прошу оставить меня в партии, допущенные мною ошибки исправлю, признаю, что допустил в своей ра­боте следующие политические ошибки:
Вторая «сталинская» пятилетка
25
1. Мое выступление на заседании МК против Федорова является зажимом самокритики.
2. Я не достаточно четко развернул идеологическую борьбу и[,] выправляя методологические ошибки отдельных научных работников, не поднимал их на принципиальную высоту и не ставил на широкое обсуж­дение масс.
3. Не попросил разрешения на бюро уйти с заседания бюро на со­брание, где разбиралось заявление Дорогостайского, слишком понадеял­ся на Маневича, которому дал предварительную информацию о Дорого-стайском, благодаря чего Дорогостайский достаточно не был разоблачен, не было сделано политических выводов.
4. Не поставил Райком в известность о трениях, которые были до бюро и на бюро между мною, Староверовым и Маневичем.
5. Как член партии не настоял о немедленной проработке на широ­ких массах контрреволюционной вылазки Дорогостайского на месткомем, что говорит о моей политической близорукости и примиренческом отно­шении.
А. Третьяков
«19» Августа 1933 г. г. Иркутск
ЦДНИИО. Ф. 123. On. 4. Д. 115. Л. 22-23. Машинописный подлиннику подпись — автограф. Число в дате вписано от руки.
«Заявление» проф. В. Ч. Дорогостайского директору Восточно-Сибирского госуниверситета в связи с «клеветническими нападками» в печати2
29 августа 1933 г.
ДИРЕКТОРУ ВОСТ[ОЧНО-]СИБ[ИРСКОГО] ГОСУДАРСТВЕННОГО] УНИВЕРСИТЕТА копия ЦК ВКП(б) и Ц. О. «Правды» г. Москва ПРОФЕССОРА В. Ч. ДОРОГОСТАЙСКОГО
ЗАЯВЛЕНИЕ.
В «Восточно-Сибирской Правде» появилась статья под заглавием «Руководители Госуниверситета покрывают носителей буржуазной иде­ологии», подписанная т. т. Староверовым, Маневичем и Куклиным, вы-
м Вписано от руки над строкой.
26
Раздел I
сказывая ряд упреков по адресу дирекции Ун-та и его партийной органи­зации в отсутствии классовой бдительности, авторы главное внимание посвящают мне, объявляя меня не только носителем буржуазной идео­логии, но и прямо врагом.
Поводом к явно клеветническим выпадкам против меня послужи­ли мои ответы на поставленные мне вопросы на заседании МК и МБ гос­университета, где разбирался вопрос об обратном приеме меня в проф­союз, из которого я вышел по личным причинам, ничего общего с политикой не имеющим. Главнейшие вопросы были следующие: «Как вы относитесь к Соввласти вообще и к коллективизации в деревне в частнос­ти?», на что я ответил следующее: Те идеи, которыми руководится Со­ветская власть, а именно, изжитие ужасов мировых войн, эксплоатации трудящихся, религиозных предрассудков и проч., как раньше, так и те­перь одухотворяют и мою деятельность. Поэтому с идейной точки зре­ния я никаких возражений против политики Советской власти как меж­дународной, так и внутренней не имею. Что же касается повседневной будничной, так сказать, работы, то я, не скрою, смотрю на вещи иногда несколько иными глазами. В отношении коллективизации крестьянства я считаю, что эта мера необходима и логически вытекает из всей полити­ки Соввласти. Было бы странно, если бы Советская власть[,] строя соци­ализм в городе и деревне[,] оставила на стадии мелкого раздробленного хозяйства, не говоря уже о том, что при хорошей организации коллектив­ный труд должен быть гораздо продуктивнее. Далее я указывал на ряд недочетов, которые я наблюдал в отдельных колхозах нашего края, счи­тая их результатом недостаточного руководства.
На вопрос, как я отношусь к науке и каково мое научное мировоз­зрение, я ответил, что, я биолог-дарвинист. Этот краткий ответ, мне ка­жется, не давал права Староверову писать, что «чистый дарвинизм про­фессора Дорогостайского является лишь ширмой, позволяющей отгоро­диться от марксистско-ленинской теории». Я не отношусь отрицательно к марксизму, но не получив общественно-экономической подготовки не берусь утверждать, что свободно разбираюсь в вопросах этой теории и готов признать, что не вполне овладел марксис[тс]ким методом. Что же касается преподавания в высшей школе — я уже не молодой научный ра­ботник, свою преподавательскую деятельность я начал с 1906 года. В 1910 г. я был ученым препаратором Ин-та Сравнительной анатомии Московского Ин-таа, затем в 1912 г. ассистентом. С 1918 г. по настоящее время профессором, сначала Омского сельхоз. Ин-та, а затем Иркутско-
а Так в документе, видимо Ун[иверситета]та.
Вторая «сталинская» пятилетка
27
го Ун-та. Таким образом[,] мой преподавательский стаж равняется 27 го­дам. Научную работу я начал еще раньше. Первая студенческая работа была напечатана в 1904 г. Всего имею около 30 научных трудов. Участво­вал в ряде экспедиций, главным образом по поручению Академии Наук и Географического Об-ва, мне казалось, что упразднение лекции, группо­вые зачеты и вообще обезличка в работе студентов сильно понижает уро­вень знаний учащихся. В свое время я указывал на непригодность этого метода и на Педфаке, мне сильно от этого доставалось. Однако жизнь по­казала, что я был прав и последняя реформа преподавания в высшей шко­ле прошла именно в том направлении, на котором я указывал. Мой вы­ход из союза по личному мотиву председателем собрания был расценен тоже как проявление буржуазной идеологии — «Свою де личную честь научного работника я поставил выше профсоюзной организации», может быть я слишком горячо принял к сердцу действия администрации, но по существу я в то время был прав и буржуазная идеология не причем. Я ви­дел протокол заседания, о котором идет речь[,] и должен заявить, что высказанные мною мысли изложены неправильно, а многое самое суще­ственное даже совершенно опущено. Если даже базироваться на этом весьма тенденциозном протоколе, то и тут нельзя найти чего-либо контр­революционного. Однако т. Староверов делает вывод, что я только и меч­таю о том, чтобы Россия вернулась к капиталистическому строю и даже уверен в том, что это случится. Желая опозорить меня как преподавате­ля^] авторы статьи пишут, что я был «снят с педагогической работы на Педфаке», что в университет я был приглашен моим «учеником» — т. Третьяковым^] в известной мере проникнувшегося антимарксист­скими взглядами своего «учителя», что ударником я был объявлен бла­годаря оппортунизму т. т. Федорова, Максимова, Ефимовой и др. моих «защитников». С Педфака я ушел по собственному заявлению, что мож­но установить по документам. «Кумовство» т. Третьякова и оппортунизм профсоюзной организации Ун-та в приглашении меня в университет и расценка моей работы, как ударной конечно никакого значения не име­ло, т. к. я достаточно известен в научном мире по своей деятельности, что­бы занять место профессора Ун-та и без всякого кумовства. И так я счи­таю выпад против меня т.т. Староверова, Куклина и Маневича явно кле­ветническим, маневром троцкистов, достаточно разоблаченных партией[,] и объявление меня классовым врагом решительно ни на чем не обоснованным и идущим в разрез с отношением партии к старым спе­циалистам, наиболее четко выраженном т. Сталиным в его «шести усло­виях» [,] и поэтому прошу Вас поставить этот вопрос перед соответ­ствующими партийными организациями. Не найдете ли также возмож­
28
Раздел I
ным возбудить вопрос о пересмотре решения МБ в отношении отказа в принятии меня в профсоюз, общественную работу которого я все время вел, не будучи его членом[,] и от которого ничего[,] кроме печального не­доразумения, идейно меня не отделяет.
Профессор (Дорогостайский)
29 августа 1933 г.
г. Иркутск
ЦЦНИИО. Ф. 123. On. 4.Д 115. Л. 26-26 об. Машинописная копия того времени, подпись машинописью. На л. 26 вверху рукописная помета: «<...>б Правды <Кольцову?>».
Письмо редакции Сибирской советской энциклопедии И. П. Товстухе с просьбой написать статью о И. В. Сталине3
2 декабря 1933 г.
Уважаемый Иван Павлович!
Редакция ССЭ обращается к Вам с просьбой написать для издаю­щегося IV тома статью «Сталин в Сибири».
Желательный размер от печатного полулиста (20.000 тип. знаков) до листа (40.000 знаков). Статья биографического характера, но было бы очень желательно соединить ее с другой по существу самостоятельной темой — «Сталин о Сибири».
Срок написания — два месяца,— редакция хотела бы иметь эту ста­тью к февралю.
Тип нашего издания Вам известен, т. к. в конце сентября Вам были посланы редакцией вышедшие тома (т. т. II и III, первого тома, полно­стью разошедшегося, в Москве не оказалось).
Зная, что Вы живо интересуетесь краевыми изданиями, редакция надеется на Вашу поддержку и согласие написать статью, тем более что Вам уже приходилось работать над этой темой.
Гл. редактор (Б. Шумяцкий)4
Секретарь (Турунов)5
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1. Д. 112. Л. 3. Машинописный экземпляр того вре­мени (отпуск). Внизу слева написанная от руки дата «2/ XII 33».
Опубликовано: Павлова И. Роковая буква //Земля Сибирь. 1991. № 0. С. 74-80.
6 Неразборчиво.
Вторая «сталинская» пятилетка
29
Письмо Г. А. Вяткина А. Н. Турунову
о ходе работы над IV томом Сибирской советской энциклопедии
8 января 1934 г.
Москва. Воровского, 18, кв. 18.
АН. ТУРУНОВУ.
Уважаемый Анатолий Николаевич!
Что-то редко Вы нам пишете. Не думаете ли вы, что мы бездельни­чаем? Мы не бездельничаем, но буквально изнемогаем под гнетом вся­ких объективных и субъективных трудностей, о чем я считаю необходи­мым Вас информировать.
Ведущее звено нашего микроскопически-малого редакционного аппаратика — это политсекретарь Б. А. Шляев6. Но он работает (по со­вместительству) также в радио-студии (Зав. художественным вещани­ем), широко используется по партлинии, а самое главное и худшее — это то, что он крайне болезненный человек, с постоянными сердечными при­падками, выводящими его из строя на дни и на недели. Кроме того, к сво­им обязанностям он относится чрезвычайно осторожно и тщательно, поэтому темпы чтения им статей весьма замедлены. Все это ведет к тому, что даже срочные статьи лежат без движения по неделям, и мы тут бес­сильны. Мы напоминаем и просим, что еще можем сделать?
Вот я Вам пишу это письмо, а т. ШЛЯЕВ с лицом мученика си­дит за соседним столом, одной рукой хватаясь за больное сердце, а другой листая «Октябрьскую революцию» и я вижу, как гримасы боли искажают минутами его лицо. С 15 января он направляется в Томск лечиться.
Ев. Мих. Меликов7 тоже нередко выбывает из строя (активный туберкулез, а в редакционной комнате постоянно такой холод, что мы уже третий месяц работаем в шубах).
У Е. П. Величенко8 не проходит болезнь ног и поэтому бегать по ав­торам с прежней резвостью она не в состоянии.
А. А. Ансон9 последние два-три месяца загружен сверх меры, а тут еще избрали его Председателем Краевого Оргкомитета Союза Сов. Писа­телей,— и темпы его энциклопедической работы естественно снизились.
Угнетают по-прежнему авторы и редакторы отделов — своими от­казами и неаккуратностью. С первых чисел января все партийцы заняты конференциями и подготовкой к съезду и им не до нас.
Наш маленький аппарат все же делает, что может. Приготовлена большая папка Вам для набора — вот кончим на днях «Октябрьскую ре­
30
Раздел I
волюцию» и пошлем Вам кучу статей, в том числе ряд крупных (Охот­ничье Хоз-во, Профдвижение и пр.).
Примите наш новогодний привет и лучшие пожелания.
Г. Вяткин10.
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1. Д. 108. Л. 5. Машинописный экземпляр того вре­мени (отпуск). Вверху написанная от руки дата «8/1 34 г.».
Письмо А. Н. Турунова А. А. Ансону по поводу статьи о И. В. Сталине для Сибирской советской энциклопедии
23 января 1934 г.
23/134.
Уважаемый Александр Антонович!
Жду от Вас указаний как быть с заказом статьи «Сталин в Сибири и Сталин о Сибири» для IV тома нашей Энциклопедии11. Товстуха отве­тил отказом; и пишет между прочем: «Очень бы мне хотелось быть по­лезным Сиб. энциклопедии, к сожалению, сейчас взяться за это дело абсолютно не в силах: болен вынужден сидеть все время вне Москвы, причем довольно часто в постели, т. е. условия такие, что ни за какую со­вершенно работу взяться нельзя. Вероятно, Вам придется взять на это дело Я. Шумяцкого, который больше других в курсе этой темы и писал уже об этом. Если пригодиться мой совещательный голос в этом деле — я весь к Вашим услугам».
Б. 3. пока указаний мне еще не дал. Хотелось бы знать Ваше мне­ние о возможности заказа статьи Я. Шумяцкому. Брать на себя инициа­тиву в этом деле я не решаюсь. Если не будете возражать, можно попро­сить и Я. Шумяцкого. Вторую часть статьи может быть напишет кто-ни­будь другой — скажем т. Эйхе?
Пожалуйста ответьте поскорее. Ускорьте также высылку недостаю­щих статей по букве «О» и ответ на мои вопросы, поставленные в про­шлом моем письме к Вам.
С приветом Туру нов
ГАНО. Ф. Р-998. On. 1.Д. 108. Л. 15-16. Рукописный подлинник, авто­граф А. Н. Турунова. Нал. 15рукописная помета вверху слева: «Ответ дан по прошлому письму».
Опубликовано с сокращением: Павлова И. Роковая буква // Земля Си­бирь. 1991. № 0. С. 74-80.
Вторая «сталинская» пятилетка
31